Тату

Дегтяренко Вячеслав Иванович

В шесть утра прозвучала команда дневального:

– Рота, подъём! Выходи строиться на утреннюю физическую зарядку! Форма одежды номер три.

– Какая зарядка? Ведь я глаз так и не сомкнул.

Зарядка - это построение на импровизированном плацу в чистом поле. Сержанты обучали первым премудростям армейской жизни. По нескольку раз мы выбегали из казармы и становились то в колонну, то в шеренгу, то вновь разбегались.

В туалет и к умывальникам передвигались только строем (в колонну по шесть) - всей ротой или отделением, маршируя и запевая песню о бравых лётчиках, разученную накануне.

Солдатская столовая - это маленькое затхлое помещение с кислым запахом

и почерневшими от времени, плесени и сырости стенами. Мы ждали её, как праздник, который скрашивал серые однообразные будни, так как каждый приём пищи чем-то да удивлял.

Основным строевым упражнением в столовой было "сесть-встать". Всё это происходило под смех и одобрительные выкрики со стороны откормленных солдат - поваров с Кавказа. Когда сержанты добивались синхронизации нашей посадки, муштра переходила на раздатчиков пищи. На приём пищи оставались считанные минуты. После этого раздатчики накладывали огромной поварёшкой еду из чугунного котла в жирные алюминиевые тарелки. К ним было брезгливо прикасаться, как и к кружкам, где на поверхности напитков плавали радужные пятна.

На завтрак - варёное сало, на гарнир - перловая каша, на десерт - сладкий чай, недопечённый хлеб и кусок масла, которое выступало своеобразным десертом.

Пища постоянно холодная, но и она проглатывалась. Кормили скудно, однообразно и неэстетично. Через час о приёме пищи забывал. Брать с собой хлеб категорически запрещалось, но некоторые тайком прятали его в карманы и за пазуху, за что наказывались нарядами на работу.

В десять часов утра объявили об очередном построении. Место - заснеженное поле на окраине лагеря. Точнее, сержант назвал это плацем, так как накануне трое провинившихся солдат лопатами сделали разметку и расчистили снег. "Три солдата из стройбата заменяют экскаватор" - незло пошутил дед.

После не первой и не второй переклички мы замерли в ожидании командира батальона майора Петренко. О нём говорили только шёпотом и с придыханием. Каким далёким и всемогущим он тогда казался. Сколько власти в его руках! Ведь из этой учебки нас распределят по весям нашей Родины. Радовало, что уехали на электричках, - значит, географической ареал службы будет нешироким. Везунчиков, как считали, могут оставить здесь и через шесть месяцев выпустят сержантами.

– Батальон, рааавняяяйсь... Смирно! Равнение на средину...
– прозвучала команда капитана.

– Здравствуйте, тааарищи солдаты!
– выдохнув пары тёплого воздуха, строго пробасил комбат.

– Здравия желаем товарищ майор!
– в один голос протяжно ответил батальон.

– Плохо, таарищи солдаты! Сразу видно, мало каши съели!
– пошутил он, - командиры взводов, даю десять минут на проведение тренировок с подчинёнными.

Через десять минут приветствие стало только хуже и всё повторилось. С густых туч падал мокрый снег, у многих сапоги промокли ещё с ночи, а мы второй час разучивали приветствие, которое в виде какофонии разносилось по еловому лесу, пугая ворон да сорок. В конце концов, синхронизация и тембр были достигнуты (или комбат подмёрз?), и майор Петренко почти повторил речь нашего военкома, только в более широком формате.

Мы слушали майорский монолог, боясь пошевелиться и пропустить что-то важное. Вспомнились уроки начальной военной подготовки, так как своими манерами он напоминал школьного учителя - отставного подполковника. Те же будённовские усы, расширенная сетка капилляров на одутловатом лице, прокуренные пальцы и несмело выступающий животик на неуверенных ножках. Я подумал, что в армии куют однообразных офицеров, которые довольно точно передают её дух.

Многое было непонятно. Я прежде не встречал мужчин, громко матерящихся на публике. Связывая скрижали русского языка с узко специфическими терминами: гарнизон, гауптвахта, наряд, строй, СОЧ, дисбат, майор сеял среди нас страх и уважение.

Ясно было одно, что теперь мы - солдаты, живём по распорядку дня, который регламентируется Уставом внутренней службы. Мы служим Родине и должны быть ей благодарны за возможность провести в армии два года, так как сэкономим на одежде и питании!

– У кого возникнут сомнения на этот счёт, тот может продлить своё пребывание в войсках на неопределённое время. Для непонятливых имеется альтернатива - дисциплинарный батальон...
– завершил речь майор, - у кого ещё остались вопросы? Шаг вперёд!

Вопросов не было. Редкий смельчак может задать вопрос из строя. Нужно быть слегка раненным, чтобы набраться отваги и спросить что-то в строю. Даже если тебе непонятно - следует молчать. Кто задаёт вопросы из строя, - тех признают сумасшедшими. Об этом напутствовал меня отчим и друзья постарше.

В армии, как мне показалось, принято запугивать. Дисбатом, гауптвахтой, нарядами, дополнительной работой, отдалённым гарнизоном, лишением увольнения, отпуска, премии и других материальных благ. Вероятно, это необходимо для укрепления сознательности, боевого духа и единоначалия.

Поздно вечером на вещевом складе нам выдали первую военную форму. На солдата причиталось: кирзовые сапоги, байковые портянки, две пары белья (тёплое и холодное), гимнастёрка и штаны-галифе, а также шинель до пят, двупалые шерстяные рукавицы, цигейковая шапка, подворотнички и летняя пилотка.

После отбоя нас повезли в полевую баню. Я тогда ещё не знал, что мыться мы будем один раз в неделю, а в остальные шесть дней - лишь умывальник с холодной водой. Для личной гигиены достаточно двух вафельных полотенец в неделю и куска хозяйственного мыла на месяц. Солдат не потеет! Главное - это ежедневный чистый подворотничок, за белизной которого на утренних осмотрах трепетно следили сержанты и старшина. Пришивая его, я вспоминал начальную школу и классного руководителя, которая делала мне замечания после недельной носки подворотничка. Но сейчас иное. Подворотничок - это своеобразный маркер и не столько гигиены. По нему можно судить о достатке, свободе, сроке службы военнослужащего. Я видел, что старослужащие подшивали его чёрными нитками, которые контрастировали на фоне толстой белой тряпки от изуродованных простынь.

Если о личной гигиене почти не заботились, то для общественной предназначались столитровые стальные баки с хлорной известью и лизолом, которым дежурная смена (наряд) щедро обрабатывали кубрики, умывальники и туалеты. Также я заметил, что в армии должно быть всё на виду. Приём пищи, душа, сон, посещение общественных мест, - минимум перегородок, минимум стеснения.

Новобранцев перед входом в дышащее паром брезентовое сооружение всех внимательно оценивали старослужащие. Они "старательно" запаковывали вещи в фанерные ящики и якобы отправляли нашим родителям. Попутно проверяли наличие денег, наручных часов, авторучек, зажигалок, домашнего белья и носков. У солдата ничего не должно быть личного и выделяющегося. Никакого белья и носков! Всё - единообразное и казённое!