Татуировка
Шрифт:
Провозившись минут десять после ухода водопроводчика, Ольга достала пинцетом свернутые в трубочку и перевязанные суровой ниткой три пачечки стодолларовых купюр. В каждой пачке было по сорок бумажек, то есть по четыре тысячи. Купюры были в полной сохранности, но так как от исчезнувшего мужа она ожидала любой пакости, то заподозрила, что доллары эти — фальшивые.
Обменный пункт был на ее же улице через два дома.
Ольга отделила одну купюру, вспомнив рассказ водопроводчика о том, кто где прячет, аккуратно засунула остальные деньги в шкаф, в середину стопы с бельем, наспех оделась, захватила паспорт и готовая к любому повороту событий отправилась на испытание первой купюры. Просовывая паспорт и доллары в узкий ящичек под толстое стекло обменника, она старалась
Замуж Ольга Васильевна выходила по любви еще при советской власти. Муж ее был молодым инженером-проектировщиком, а она — младшим научным сотрудником в академическом институте. Им обоим было тогда чуть больше двадцати, и кто кем работает, для них кое-что значило. С тех пор страна сменила несколько эпох, а они поменяли судьбы.
Законсервируйся прежнее время, муж бы спокойно восходил в своем проектном НИИ от простого инженера к старшему, от старшего — к ведущему. А она, защитив кандидатскую, постепенно набирала бы материал к докторской и, может быть, к пятидесяти годам даже ее бы защитила.
Но пришел Горбачев, который первым объявил свободу предпринимательства. И некоторые словно взбесились на этом самом предпринимательстве. В том числе и ее муж. С помощью своего отца, который был партийно-техническим функционером и работал в Смольном, ее Геннадий получил громадный кредит в банке, купил несколько двухэтажных производственных корпусов в трех часах езды на электричке от города, в Луге, и стал фабрикантом. А она, следовательно, сделалась фабрикантшей. На фоне всеобщего обнищания их жизнь в тот год была до неприличия обеспеченной. Для начала они переехали из двухкомнатной хрущобы в шикарную пятикомнатную квартиру. К счастью, кто-то надоумил Геннадия записать эту квартиру на нее. У мужа появился не просто импортный автомобиль, а с водителем и охранником. Он даже и к ней с детьми пытался приставить охранника, убеждая, что весь мир только и мечтает отнять у них состояние. Но она как представила, что заявится в свою лабораторию или на урок в школу в сопровождении Васи-амбала, так и уперлась. В результате как раз у нее-то с сыновьями весь мир не отнял ничего, разве что мужа и отца, а у самого Геннадия отобрал все.
Ольга Васильевна не сразу заметила перемены в муже. Именно тогда она была увлечена новой работой — вместе с друзьями-единомышленниками на фоне всероссийского упадка образования они создавали гимназию, которая давала детям настоящие естественно-научные знания. Все они только что стали молодыми кандидатами наук, а чуть раньше — лауреатами математических и биологических олимпиад, теперь же сделались педагогами. Ольга сидела в библиотеке до закрытия, домой еле приползала и особого внимания на нервное состояние мужа не обращала. Тем более что его фабрика была за городом, и порой он жил там по несколько суток.
Заволновалась она, когда начались странные звонки — всем срочно нужен был Геннадий. Если же она спокойно объясняла, что понятия не имеет, где ее муж в эту минуту находится, звонившие начинали мягко ей угрожать. Мужа не было недели две. Но однажды он прибежал, точнее, примчался на такси. Она уже спала, но сразу догадалась, что это он по истерически бесконечному звонку. Когда же справилась с замками и распахнула дверь, Геннадий предстал перед ней давно небритым, исхудалым, с синяком под глазом в пол-лица, босиком, в трусах и майке. А на дворе стоял март месяц.
— Быстро спустись с деньгами и заплати водителю. Сбежал, держали заложником, — скомандовал он, не объясняя больше ничего. — Возьмешь у него кейс. В разговоры не вступай и проследи, чтобы он сразу отъехал.
— Господи, да к черту тот кейс! Откуда он взялся? — спросила она, набрасывая пальто прямо на халат и просовывая ноги в сапоги.
— Дура, это же мой кейс! Там все бумаги. Они же меня заставляли, чтоб я переписал все на них!
Ольга ничего не поняла, но помчалась на улицу и вернулась домой, исполнив все как надо. Поднимаясь на лифте и сжимая ручку тяжелого кейса, она соображала, чем можно быстро, вкусно и сытно накормить мужа. Геннадий был уже при костюме, кому-то звонил по телефону. А через минут десять, так и не объяснив ничего толком, умчался из квартиры и исчез почти навсегда.
Лишь иногда от знакомых да от двоюродного брата Геннадия, Миши Петрова, она узнавала, что он жив и здоров, но про место его нахождения ей лучше не знать. Дважды он откуда-то ей звонил. Все его дело рухнуло, и бандиты пытались даже отнять у нее с сыновьями квартиру — якобы в зачет мужниных долгов. Причем в качестве долгов назывались такие астрономические суммы, которые ей вместе со всеми потомками было бы не заработать никогда.
Потом муж снова появился так же неожиданно. И она поняла, что все это время он прятался за границей. Но стал он уже совсем другим человеком — озлобленным, мелочно подозрительным, к тому же каждый вечер приходил пьяным, отчего Ольге было вовсе уж невмоготу. Судя по всему, он действительно потерял все деньги, какие у него прежде были, но странно, что и тогда о долларах, спрятанных в батарее, даже не заикнулся.
Исчез Геннадий снова внезапно. Однажды, когда она пришла поздно вечером после эксперимента, который ставила в институтской лаборатории, муж устроил пьяную сцену дурацкой ревности — прямо при детях набросился на нее с кулаками. А Петруша с Павликом, чтобы его угомонить, надели на собственного отца наручники. Потом, когда тот заснул, наручники, конечно, сняли. Утром они заторопились на свои занятия, оставив Геннадия спящим. А когда Ольга вернулась, мужа дома уже не было. И с тех пор несколько месяцев она о нем вовсе не слышала, даже думала заявить в милицию. Но знакомые отсоветовали: это могло только ему навредить. А его двоюродный брат, Миша Петров, на этот раз отделывался лишь успркоительными фразами, из которых следовало, что он и сам не может сказать ничего определенного.
Сколько раз в минуты безденежья Ольга Васильевна мечтала: найти бы ничейный бумажник, полный денег! Другие же иногда находят! Но получалось так, что она постоянно только теряла: деньги, ключи, квитанции, которые полагалось хранить. Соотношение ее потерь с находками можно было изображать как тысячи к нулю; где тысячи — это, конечно, потери.
«Обеднеть страшнее, чем не разбогатеть», — услышала она недавно в метро чей-то разговор и подумала тогда же, что свою внезапную бедность после скоротечного и еще более внезапного богатства приняла спокойно. А сейчас Ольга сидела около вытащенных из батареи двенадцати тысяч долларов и не вполне представляла, что с ними сделает. Сначала у нее возникла мысль сохранить их на случай, если снова вернется муж. Но потом она подумала, что это — деньги, утаенные Геннадием от семьи, от нее с детьми. Он уехал от них в самое трудное время, когда зарплату просто не платили, Петя заканчивал выпускной класс, а Павлик был совсем ребенком. И она не могла купить Пете даже на выпускной бал ни туфель, ни костюма, а за несколько месяцев он так вытянулся, что все старое стало ему мало. Именно тогда она в первый раз подумала, насколько же унизительно это состояние бедности, о которой говорят, что она — не порок. А Геннадий в это время слонялся по заграницам, якобы прячась от рэкетиров, прогуливал прихваченные с собой доллары, и уж, понятное дело, к нему в тамошние квартиры не проникали настоящие бандиты, чтобы пытать его утюгом, как это случилось с ней!
Сев за кухонный стол, Ольга Васильевна, пока кошка Пунечка терлась около ее ног, быстро составила список необходимых покупок. У нее самой, например, были до того сношенные сапоги, что их уже стало неприлично надевать. У мальчиков тоже с обувью плохо. Обоим к тому же надо купить по новому костюму и куртке, а ей хорошо бы сменить секонд-хэндовский плащ-пальто с теплой подкладкой — честно сказать, ужасающую хламиду! — на что-нибудь более приличное. Боже мой, а уж о нижнем белье и говорить нечего! Носить такое — это просто не уважать себя!