Таволга
Шрифт:
Голова его лежала на Зойкиной руке. Ветерок покачивал травы. Высокие, вершины елей скрадывали бездну неба.
— Моя, — прошептал он.
— А вот возьму и сбегу, — улыбалась Зойка.
— Ах, ты подслушиваешь? — Он подхватил ее на руки и закружил. — Хочешь, закину на солнышко?
— А жить-то как без меня будешь?
Потом они поплескались в речке, собрались и пошли в горы по едва заметной тропе, ведущей через мочажины, завалы валежника и каменные россыпи. А когда забрались на самый верх, глазам открылась удивительная панорама. Горы, сколько ни гляди вокруг, горы да леса.
— Смотри, — Костя передал бинокль. — Видишь? Орел!
Здесь, на высоте, Костя по-особенному ощутил строгое величие гор. Немые камни мудро смотрят на бег веков. Тишина и покой. Только ветер звенит в ушах да треплет волосы.
А внизу люди построили заводы, города, возделали пашни. Там жили великие мастера, там ломались в схватках клинки и лилась кровь, там люди трудились и трудятся из века в век. Там любили и продолжают любить.
В голове рождались хорошие мысли и неслись над мелкими заботами, не касаясь их.
Костя думал о жизни, о заводе, о людях, и они казались ему сейчас сильными и красивыми.
И сам себе он казался сильным, красивым и добрым.
Орел пологой спиралью спустился на неприступную вершину гребня, вытянул лапы, сел, сложил крылья и слился с камнем.
— Жизнь, как картины Врубеля, нельзя рассматривать очень близко, иначе увидишь лишь бугорки да полоски. Надо отойти, поднять себя, чтобы увидеть дальше; так подняться, чтоб выше уж и нельзя было. — Костя смущенно посмотрел в глаза Зойке: не слишком ли путано он говорит. Но она слушала внимательно, и он был ей благодарен за это, и ему хотелось говорить еще и еще умными словами о самом хорошем, что есть на свете.
А на вершине гребня отдыхал орел, спокойный и уверенный в себе. Там ему не было равных по силе. Напахнуло чем-то очень знакомым. Это Зойка достала из кармана поникшую таволгу.
— На память взяла, — объяснила она.
В город вернулись к ночи. Костя хотел идти домой, к бабке, но Зойка не отпустила. Она его за руку повела к себе. Так они и пришли в маленький домик на краю рабочего поселка.
— Явилась? — Зойкина мать подозрительно посмотрела вначале на нее, потом на Костю. — Вот как — рука за руку, а мать убивайся тут.
— Будет вам, мама, — у Зойки порозовели уши.
— А Сизов-то два раза по грибы сгонял. Корзину вот нам принес, видишь, сколько!
В углу стояла корзина, полная рыжиков.
— Человек самостоятельный, ничто из рук не выпадет. Свое хозяйство, сад, копейка в доме ведется, машину купил…
— Мама, это Костя… Ты должна помнить…
— Нет, не помню, — сухо ответила мать.
— Он был у нас…
— Мало ли кто у нас не был.
— Мы с ним, понимаешь, мама… — Зойка окончательно смутилась.
— Ты переоденься-ка
«Вот оно», — думал Костя. Зойкина мать словно наперед знает, что у Кости никогда не будет лишней копейки в доме, как не будет сада и своего хозяйства. И уж, конечно, не будет машины. Даже если каким-то чудом у него вдруг окажутся большие деньги, то и тогда он ими распорядится как-нибудь глупо.
Словно поняв Костины мысли, Зойкина мать постаралась сгладить неловкость:
— Садитесь, молодой человек.
— Мне пора. — Костя взялся за скобу.
— Посидели бы, чай будем пить.
— Поздно.
— Куда ты? — Зойка тронула Костю за плечо и виновато поглядела большими круглыми глазами.
— Идти надо. — И он вышел.
На улице стояла тихая теплая ночь. По дороге кто-то неторопливо шел. Белел отложной воротничок рубашки. Вспыхнул огонь сигареты и выхватил крупный нос Сизова.
Костя уходил все дальше и дальше. Послышался топот, но он не останавливался и не оборачивался. Тяжело дыша, Зойка схватила его за руку:
— Что же ты, а? Как же ты, а?
— Мать… Сизов… Не хочу.
— А ты меня спросил? Спросил меня? Как же я-то без тебя буду? Подумал, а?
— Никогда я к этому не привыкну. Никогда, слышишь?
Зойка говорила и говорила, но Костя не понимал ее, он только чувствовал, как дрожат ее руки. Зойка торопливо сунула ему что-то: «На, возьми», — и быстро пошла обратно.
Гулко стучали, удаляясь, шаги. Костя обернулся. Редко и сильно билось сердце. Он мял, ломал в руках то, что дала ему Зойка, крошил на дорогу. Потом пошел обратно, все ускоряя шаги, побежал и почти наткнулся на Зойку:
— Это ты?
— Я.
— Идем со мной, к бабке. Она будет рада тебе, а там посмотрим.
Зойка взяла его руки, спрятала в них свое лицо, всхлипнула:
— А руки-то… таволгой… па-ахнут…
ДЕДУШКИНА СУМКА
ЗВЕНЫШКО
Далеко-далеко, за хребтом Уранго-Тау, есть поселок. В нем лесорубы живут. Алешкин дом крайний, на боровичок похож. Подбоченился, одно окно ставней закрыто, другим на озеро глядит. Встают в поселке рано. Затемно дым из труб валит. Старухи печи топят, мясо варят, хлеб пекут — город далеко, не наездишься.
Проснулся Алешка, лежит на полатях, смотрит в окно. Туман над озером, ничего не видать. По ночам, как рассказывает бабка Дарья, на песчаную отмель русалки выходят, хоровод водят. А в кругу водяной — в ладоши бьет.