Таящийся ужас 3

Даль Роальд

— Боже праведный! — воскликнул Ван Райтен.

И неожиданно включил фонарь.

Мы увидели, что Этчам спит как сурок, вконец вымотанный долгим путешествием и бременем лежащей на нем ответственности, а теперь почувствовавший облегчение от того, что переложил хотя бы часть ее на Ван Райтена. Даже упавший на лицо луч света от фонаря не разбудил его.

Свист утих, но снова оба голоса заговорили одновременно. И тот, и другой доносились со стороны койки Стоуна, который, как мы могли разглядеть в ярком луче фонаря, оставался в той же позе, в которой его оставили, разве что закинул руки над

головой и разорвал стягивавшие грудь бинты.

Опухоль на правой стороне его груди лопнула — Ван Райтен направил на нее луч света, и мы смогли все увидеть собственными глазами. Прямо из груди Стоуна выросла человеческая голова, точнее, головка, напоминавшая собой то высушенное творение, которое показал нам Этчам, и очень похожая на миниатюрное изображение головы с амулетов племени балунда. Она была совершенно черная — именно такой обычно представляют кожу африканцев — и при этом вращала крошечными злобными глазками. Между по-негритянски набрякшими краснотой губами поблескивали микроскопические зубки. Почти игрушечный череп покрывал плотный с виду пучок шерсти, а сама голова угрожающе вертелась из стороны в сторону, безостановочно исторгая из себя невероятным фальцетом самые непотребные звуки.

Ван Райтен отвернулся от Стоуна и не без труда разбудил Этчама. Когда тот наконец протер глаза и увидел происходящее, его реакция на происходящее оказалась донельзя спокойной.

— Вы видели, как он срезал свои опухоли? — спросил Ван Райтен.

Этчам кивнул.

— Крови тогда много было?

— Самая малость.

— Подержите-ка его за руки, — требовательным тоном произнес Ван Райтен.

Он взял бритву Стоуна и протянул мне фонарь. Больной по-прежнему не проявлял каких-либо признаков того, что заметил луч света или наше присутствие в хижине. Маленькая головка между тем перешла на хриплое хныканье.

Рука Ван Райтена не дрогнула, движение бритвы было резким и точным. Крови и в самом деле оказалось совсем мало, так что ее удалось легко остановить — Ван Райтен промокнул ее, как слабый порез или ссадину.

Едва это случилось, Стоун умолк. Неожиданно Ван Райтен дернулся, словно хотел отобрать у меня фонарь, после чего сорвал с плеча ружье, быстро оглядел пол рядом с койкой и остервенело несколько раз ударил по нему прикладом.

Мы вернулись к себе в хижину, хотя не надеялись, что сможем заснуть снова.

Назавтра, ближе к полудню, мы опять услышали доносившиеся из хижины Стоуна два голоса. Вбежав туда, мы застали Этчама спящим рядом со своим шефом, на груди которого на сей раз проклюнулась уже левая опухоль — из нее торчала точно такая же шипящая и свистящая головка. Этчам тут же проснулся, и теперь уже мы трое стояли и лицезрели дикую картину. Стоун каким-то образом ухитрялся вставлять хрипловатые слова в позванивающее бормотание чудовищного творения природы.

Ван Райтен шагнул вперед, схватил бритву Стоуна и опустился на колени перед койкой. Крошечная головка люто, почти по-звериному зашипела на него.

И в это мгновение заговорил сам Стоун — на сей раз по-английски.

— Кто это стоит с моей бритвой в руке?

Ван Райтен невольно отпрянул назад и поднялся на ноги.

Теперь взгляд Стоуна полностью прояснился,

он внимательно окинул им комнату.

— Конец, — проговорил он. — Я чувствую свою кончину. Вижу Этчама как живого. Но Синглтон! Призраки юности решили проводить меня в последний путь? Но кто вы, странный призрак с черной бородой и моей бритвой в руке, кто вы? Прочь отсюда!

— Я не призрак, — нашел в себе силы проговорить Ван Райтен. — Я пока еще жив, равно как и Этчам с Синглтоном. Мы пришли, чтобы помочь вам.

— А, Ван Райтен, — произнес он. — Что ж, мое дело переходит в достойные руки. Удача, Ван Райтен, и в самом деле всегда сопутствовала вам.

Ван Райтен подошел ближе.

— Потерпите, старина, — проговорил он успокаивающим тоном. — Будем немножко больно, но это недолго.

— Сколько уже таких «немножко больно» пришлось мне пережить, — отчетливо проговорил Стоун. — Нет, пусть все свершится. Дайте мне спокойно умереть. Сама Медуза Горгона неспособна тягаться с этим.Вы можете срезать сто, даже тысячу таких же головок, но едва ли вам удастся снять с меня егопроклятие. То, что впиталось в кости, не выходит через плоть, так что не надо лишний раз кромсать меня. Вы обещаете?

Мне почудилось, будто я услышал приказ из далекого детства, и ослушаться его не мог ни Ван Райтен, ни кто другой.

— Обещаю, — проговорил Ван Райтен.

Едва замолк голос Стоуна, как глаза его подернулись пеленой.

Мы трое сели рядом с ним и стали наблюдать, как прорастала из его тела чудовищная голова, сменившаяся целой фигуркой, высвобождавшей свои крошечные, и потому особенно омерзительные ручонки. Их микроскопические, но по форме близкие к совершенству ноготки слабо поблескивали в еле различимом свете луны, а чуть заметные розоватые пятнышки на ладонях казались особенно зловещими. И все это время ручонки ни на миг не прекращали своего шевеления, подергивания, а правая даже потянулась было к рыжеватой бороде Стоуна.

— Я не вынесу этого, — простонал Ван Райтен и снова взялся за бритву.

Тотчас же открылись глаза Стоуна — жесткие, пылающие.

— Значит, Ван Райтен нарушил данное им же слово, — медленно проговорил он. — Не может такого быть!

— Но мы же должны вам хоть как-то помочь! — взмолился Ван Райтен.

— Сейчас меня уже ничто не может ни ранить, ни излечить, — сказал Стоун. — Просто настал мой час. Это не злой глаз, проклятие идет из меня самого, и оно приобретает очертания тех чудовищ, которых вы видите сейчас перед собой. А я, тем не менее, продолжаю жить.

Глаза его сомкнулись, а мы продолжали стоять, совсем беспомощные, глядя на эту обмякшую фигуру, которая продолжала посылать нам свои последние слова.

Неожиданно Стоун снова заговорил.

— Ты владеешь всеми наречиями? — резко спросил он.

Крошечная головка тут же повернулась к нему.

— Естественно, я могу говорить на всех тех языках, которыми владеешь и ты, — проговорила она на чистом английском, изредка высовывая червеобразный язычок, подергивая губками и покачиваясь из стороны в сторону. Мы даже видели, как проступали ее ребра-ниточки, подталкиваемые изнутри при каждом вздохе воображаемыми легкими.