Таящийся ужас 3
Шрифт:
— Простило ли ономеня? — приглушенно спросил Стоун.
— Не будет тебе прощения, покуда сияют звезды над озером…
И тут же Стоун повернулся на бок, а через мгновение умер.
Едва умолк голос Синглтона, как в комнате воцарилась тишина, так что мы могли расслышать дыхание друг друга. Бестактный Томбли первым нарушил молчание:
— Я полагаю, что вы все же отрезали головку и привезли ее с собой в банке со спиртом?
Синглтон неожиданно строго
— Мы похоронили Стоуна в таком состоянии, в коем он пребывал.
— Но, — продолжал неугомонный Томбли, — ведь все это действительно звучит как-то чудовищно.
Синглтон напрягся.
— Я и не ожидал, господа, что вы во все это поверите, — сказал он. — Но вы не могли забыть слова, произнесенные мною в самом начале, и я повторю их: несмотря на то что я все это сам видел и слышал, я, тем не менее, отказываюсь верить самому себе.
Чарльз Ллойд
Красные перчатки
— Разумеется, миссис Уиллоуби, я прекрасно понимаю ваши чувства в столь деликатном вопросе, однако продолжаю твердо настаивать на том, что ваша мать будет чувствовать себя гораздо лучше, если ее поместят в специальную лечебницу и обеспечат самый тщательный и всесторонний уход. Я абсолютно уверен в том, что о полном излечении не может идти и речи, так что, по моему мнению, будет гораздо лучше сложить с себя бремя ответственности и переложить его на тех людей, которые как раз предназначены заниматься подобными делами.
Миссис Уиллоуби подняла на доктора встревоженный взгляд:
— Но она даже слышать об этом не хочет! Как бы ни были хороши все эти заведения, но в них человек неизбежно ощущает себя кем-то вроде… заключенного. Это убьет мою мать… и потом, если не считать этих ее отдельных и весьма редких приступов, она в целом остается таким же здравомыслящим человеком, как вы, доктор, и я.
— Что ж, право на окончательное решение остается за вами. Если вы считаете, что ей действительно лучше оставаться здесь, пока не наступило ухудшение состояния, мне, пожалуй, больше нечего сказать. Я бы только порекомендовал вам наряду с сестрой Чартерис нанять также ночную, сиделку; при этом я настоятельно советую ни днем ни ночью не оставлять миссис Хинтон одну. У меня есть на примете одна весьма надежная женщина, которую я мог бы вам рекомендовать. Если не возражаете, сегодня днем она подойдет к вам.
Молодой доктор вынул из кармана часы, взглянул на них и продолжил:
— Если же окажется, что все эти меры недостаточно эффективны, искренне сожалею, но, боюсь, нам придется предпринять иные, более решительные действия.
С этими словами он встал и взял с комода свои перчатки и шляпу.
Миссис Уиллоуби проводила его вниз до стоявшего у дверей новенького «бьюика».
— Большое вам спасибо и искренне прошу извинить за причиненное беспокойство. Я всегда была уверена в том, что вы сделаете все, что от вас зависит, лишь бы помочь нам. Но мне просто невыносима сама
Она протянула руку. Бледный луч солнечного света, пробивший сумрак раннего весеннего утра, приятно заиграл в ее медового цвета волосах.
Доктор Бурлей с обожанием взглянул на нее и улыбнулся. Ему было жаль эту молодую женщину, почти еще девушку, которая овдовела, когда ей не было и тридцати, похоронив погибшего в авиакатастрофе мужа. И вот новая беда — болезнь матери. Он был почти уверен, что в самом ближайшем будущем старуху все равно придется отправить в лечебницу. Впрочем, коль скоро ей был обещан надлежащий уход в домашних условиях, можно было и не торопить события.
Он повернул ключ зажигания, автомобиль медленно тронулся с места. Миссис Уиллоуби неторопливо поднималась по ступеням дома. Она пребывала в полной уверенности, что делает именно то, что нужно. Войдя в гостиную, она бросила взгляд на часы: одиннадцать. Пора было заняться и покупками. Куда вот только Мери запропастилась? В школу ей надо было идти только в следующий понедельник, а кроме того, девочка так любила ходить с ней по магазинам. Она подошла к двери, которая вела в сад:
— Мери! Ме-ри!
В этот момент отворилась дверь из кухни и показалась служанка, которая несла в руках поднос с серебряными столовыми приборами.
— Мне кажется, — после некоторой паузы проговорила она, — что мисс Мери наверху — с медсестрой и миссис Хинтон.
Миссис Уиллоуби поблагодарила ее и поспешила наверх, в комнату матери. Поднявшись, она медленно приоткрыла дверь. Старая леди восседала на софе — сноп солнечных лучей из широкого окна падал на лежавшую у нее на коленях наполовину связанную шаль ярко-оранжевого цвета. У нее было полное и вместе с тем неестественно бледное лицо. В ногах старой женщины расположилась Мери, листавшая затертый, обтрепанный альбом с фотографиями.
— О, бабуля, неужели ты и вправдуносила такие платья? — изумленно спрашивала девочка, тыкая грязноватым пальцем в фотографию, на которой была изображена женщина в костюме, который в девяностых годах предназначался для загородных поездок на автомобиле.
— Да, милое дитя.
Миссис Хинтон подняла взгляд на вошедшую дочь.
— Дорогая, ты пришла для того, чтобы забрать Мери, не так ли?
— Нам пора ехать за покупками. Тебе хотелось бы чего-нибудь?
— Нет, пожалуй, нет. Может, вам что-нибудь придет на ум? — спросила она, поворачиваясь к медсестре Чартерис, которая сидела рядом с ней на стуле и читала газету.
— Нет, миссис Хинтон. Полагаю, что сегодня утром вам ничего не понадобится.
— Ну, беги и быстренько надень пальто, — проговорила миссис Уиллоуби, обращаясь к дочери. — А я пока подожду тебя в холле. Надеюсь, мы обе спустимся одновременно. И не забудь помыть руки, — прокричала она вслед своей восьмилетней дочери.