Таящийся ужас 3
Шрифт:
— Слушай, Рич, ты помнишь мою ногу?
— Прости, Эм?
— Ну, ноги,помнишь… Они же всегда идут в паре. По две штуки, так?
— Не обязательно, Эм, — резонно заметил Ричард, одновременно стараясь смекнуть, в какую сторону будет развиваться разговор.
— О, Рич, — продолжала она, тяжело дыша и делая паузу, — мне бы так хотелось раздобыть вторую.
— Ну, Эм…
— Ведь ты же найдешь ее… для меня, Рич… обещаешь?
— Ну, Эм…
— Умоляю тебя, Рич.
— Ну, Эм…
— Мне такнравится эта моя нога, Рич.
— Видишь ли. Эм…
— Пожалуйста, Рич.
— Эм, мне тоже хотелось бы подыскать для тебя и правую, но, видишь ли…
— Угу-гуууу, Рич, ты такой пупсик! — воскликнула Эмма и быстро повесила трубку.
Вот так дилемма! «Дил-Эмма», — подумал Ричард, он же остроумный парень, вы не забыли? Он сидел за письменным столом, задумчиво перебирая счета. Мысли его блуждали где-то далеко. В словах Эммы была своя логика — обычно ноги действительно идут парами. Одна левая нога никому не нужна. Но где взять вторую? Он настолько углубился в эту проблему, что почти докончил пить чай, когда внезапно обнаружил, что он попахивает… грязными ногами!
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы проворно заглянуть за кухонную дверь, войти на кухню, снять крышку бойлера, всунуть в него руку и тут же нащупать пальцами второй набухший носок, и тоже с ногой внутри! Он с интересом отметил, что на ней еще сохранились ногти, хотя танин основательно их обесцветил.
Счастливый финал? Именно об этом Ричард и подумал. Он тут же с нарочным отправил ногу Эмме, а та сунула ее в сумку и отнесла всю пару к знакомому антиквару.
— Ноги покупаете? — спросила она.
— Если в цене сойдемся, — машинально ответил тот.
Она положила обе ноги на прилавок.
— Ючхпр-р-р-р! — послышалась реакция антиквара. — Немедленно уберите. — Вид у Эммы стал обиженный. — Да и потом, — добавил он, чтобы подсластить пилюлю, — вы же не станете отрицать, что видок у них неважнецкий. Да и… — он пригляделся, — это даже не пара!
— Что вы, конечно же пара! — закричала Эмма, хотя перед ней были совершенно одинаковые ноги. Обе левые. Точнее, три левые, а одна правая, но парные были ее собственные.
— Привет, Эм, — проговорил Ричард, когда на следующее утро позвонил ей на работу. — Как дела?
Тем временем в бойлере плавали две правые ноги. Привет!
Пол Теридьон
Ножницы
Репортеру Бартоломью Шрайберу и редактору А. Т. Ропсу на роду было написано не поладить друг с другом.
Будучи заведующим отделом городских новостей, я достаточно хорошо знал обоих: они были как химические реактивы, безвредные порознь, но опасные вместе.
Шрайбер, специализировавшийся на общих новостях, был крупным, даже слишком крупным парнем, вечно хнычущим. Весьма развитый физически, он не мог похвастаться, что достиг таких же высот и в личных отношениях. Временами мне удавалось добиться от него поистине выдающихся результатов, особенно когда я взывал к его чувству гордости. В конце концов, он был выпускником Йельского университета и считал свою профессиональную подготовку образцовой. Однако достижения его носили весьма непостоянный характер, хотя пару раз он оказывался на волосок от Пулитцеровской премии.
Газета наша средних масштабов, в редакционном штате состояли четыре человека: три размахивающих ножницами редактора и возглавляющий их редактор отдела новостей, призванный оттачивать наши публикации — как собственные, так и полученные от других агентств, а также придумывать для них заголовки. Все шло в общем-то довольно неплохо вплоть до тех пор, пока один из редакторов не ушел на пенсию.
В то время газеты закрывались одна за другой, так что нам было из кого выбирать, и в итоге выбор пал на Ропса, который ранее редактировал статьи в нескольких престижных ежедневных газетах и был до мозга костей выпускником Гарварда. Мы обращались к нему весьма фамильярно — просто А. Т., поскольку, как стало ясно из его личного дела, эти инициалы были попросту неким кодовым сокращением, которым наградили сына эксцентричные родители, не признававшие обычных имен.
Это был сухощавый, хрупкий человек с неукротимой гривой волос, кустистыми бровями и совершенно дикими усами, закрывавшими весь рот и большую часть подбородка. Он относился к языку как к некоей кружевной ткани и был готов биться насмерть с коварными происками авторов языковых искажений и приверженцев жаргонных словечек.
Когда Ропс влился в наш коллектив, он принес на работу свои ножницы. Подобных мне в жизни не приходилось видеть. Сорок пять сантиметров в длину, никелированные, выкованные из золингеновской стали. В ящичке Ропса на самом краю подковообразного редакционного стола лежал специальный брусочек, и каждое утро, прежде чем приступить к работе, он мастерскими движениями проводил им по режущей части лезвий.
Одной из стародавних традиций нашей редакции было то, что каждый автор, подготовивший статью, наклеивал ее на длинную бумажную простыню. Когда я передавал публикацию редактору отдела новостей, то всякий раз замечал, с каким нетерпением Ропс ожидал, когда она окажется перед ним. Одной рукой он угрожающе размахивал своими громадными ножницами, подбрасывая в воздух их концами бумажные обрезки, тогда как другая, вооруженная мягким химическим карандашом, яростно металась по рукописи, напоминая движения маэстро, дирижировавшего оперой в сияющем концертном зале.
Когда Ропс первый раз орудовал над статьей Шрайбера, это вылилось в стычку между ними, которой суждено было вскоре перерасти в тотальную войну. Сюжет — кстати, отнюдь не из лучших в творчестве Шрайбера — представлял собой довольно слезливую зарисовку о слепой девочке, которая жила в маленькой деревушке неподалеку от города. Односельчане решили сброситься, чтобы отвезти ребенка к чародеям одной из известных клиник, где, как они надеялись, должно было произойти исцеление.
Шрайбер с опаской взирал на валик своей старенькой пишущей машинки, когда Ропс принял из рук редактора отдела новостей его статью.