Таящийся ужас
Шрифт:
– Справа от него - брат Торфела, Осрик, - пробормотал он, - с другой стороны Тостиг Датчанин, что может разрубить быка пополам своим огромным мечом, - так говорят. И еще Хаяфгар, и Свейн, и Освик, и Ательстан, родом из саксов, - единственный, кого можно назвать человеком среди этой стаи морских волков. И - дьявол, кто это? Священник?
Действительно, среди беснующихся викингов, весь побелевший, безмолвно сидел священник, перебирая четки; он то и дело бросал на хрупкую девушку-ирландку во главе стола полный сострадания взгляд, Но тут внимание Турлоха привлекло другое. Сбоку, на небольшом столе красного дерева, богато украшенном резьбой, - свидетельство то что он вывезен из южных земель, - стоял Черный Человек. Значитв двое покалеченных викингов все-таки дотащили его до зала. При взгляде на статую Турлох ощутил странное потрясение; вид ее на миг успокоил, приглушил пламя
– Эй, друзья!
– Все смолкли и повернулись к нему; юный повелитель морей поднялся на ноги.
– Сегодня, - прогремел он, - я справляю свадьбу!
Зал сотрясся от приветственных криков. Турлох в бессильной ярости испустил проклятие.
Торфел с грубоватой нежностью поднял девушку и поставил ее на стол.
– Разве не достойна она стать женой викинга?
– крикнул он.
– Немного застенчива, это верно; что ж, так и должно быть.
– Все ирландцы трусы!
– выкрикнул Освик.
– Это доказали тебе Клонтарф и шрам на подбородке, - вполголоса произнес Ательстан; этот укол заставил Освика скривиться и вызвал радостное гоготанье пирующих.
– Берегись, она с норовом, Торфел, - сказал Джуно, юноша с вызывающим взглядом, сидевший вместе с воинами, - у ирландок когти, как у кошек!
Торфел рассмеялся; привыкший повелевать, он был уверен в себе.
– Я научу ее покорности с помощью крепкого березового прута. Довольно. Становится поздно. Священник, обручи нас.
– Дочь моя, - с трудом поднявшись на ноги, произнес священник, - эти язычники силой привели меня сюда, чтобы справить христианские обряды в их нечистом доме. Согласна ли ты выйти за этого человека по доброй воле и без принуждения?
– Нет! Нет! О Господи, нет!
– От этого крика, полного безнадежного отчаяния, пот выступил на лбу у Турлоха.
– О Пресвятой Владыка, спаси меня! Они оторвали меня от дома - от их мечей пал брат, что спас бы меня! Этот человек увел меня, словно овцу, - словно я животное, лишенное христианской души!
– Замолчи!
– прогремел Торфел; он ударил ее по лицу, легко, но с достаточной силой, чтобы окровавить нежные губы.
– Клянусь Тором ты становишься своевольной. Я намерен обзавестись женой, и жалкое визжание капризной бабы мне не помеха. Бесстыжая девчонка, разве я не велел поженить нас по христианским обычаям, и все из-за твоих дурацких предрассудков? Смотри, как бы я не передумал и взял тебя не как жену, а как рабыню!
– Дочь моя, - прерывающимся голосом произнес священник, охваченный страхом не за себя, а за ее судьбу.
– Молю тебя, подумай! Этот человек предлагает тебе большее, чем дали бы многие другие. По крайней мере, ты будешь его законной женой.
– Верно, - проворчал Ательстан, - выходи замуж, как послушная девочка, и будь довольна своей судьбой. Немало женщин из южных земель стоят на помосте, ожидая, когда их купят.
"Что делать?" Этот вопрос, словно вихрь, пронесся в голове у Турлоха. Оставалось одно - ждать, пока не кончится церемония и Торфел удалится со своей невестой. Потом как-нибудь выкрасть ее. А затем, - но так далеко он не смел загадывать… Он сделал все, что мог, и сделает все, на что способен. Он вынужден был действовать в одиночку; отверженный лишен друзей, даже среди таких же отверженных. Нечего и думать о том, чтобы как-нибудь дать знать Мойре, что он здесь. Ей придется пройти через мучительный обряд венчания без малейшей надежды на освобождение, надежды, которая дала бы ей силы, если бы Мойра знала, что она не одна в стане врагов. Машинально его взгляд скользнул по статуе, бесстрастно возвышавшейся над происходящим в зале. У ног ее старое столкнулось с новым - язычество с христианством, но даже тогда Турлох ощутил, что для Черного Человека и то и другое - одинаково молодо.
Слышали ли в этот миг каменные уши, как скребут по песку берега днища незнакомых лодок, как погружается в тело нож, неожиданно возникший из ночного мрака, и всхлипывающий звук, что издает человек, падая с перерезанным горлом? Те, что собрались в скалли, слышали лишь самих себя, а снаружи, у костра, продолжали горланить песни, не чувствуя, как смерть бесшумно тянет свои щупальца все ближе и ближе, смыкая кольцо.
– Хватит!
– крикнул Торфел.
– Перебирай четки и бормочи свои заклинания, священник! А ты, наглая девка, сейчас станешь моей женой; иди сюда!
Он стащил девушку со стола и поставил перед собой. Она вырвалась из его рук, сверкнув глазами. Горячая ирландская кровь словно воспламенила ее.
– Ты, желтоволосая свинья, - вскричала она - неужели ты думаешь, что принцесса Ирландии, у которой в жилах течет кровь Бриана, будет сидеть в доме варвара и растить белобрысых зверенышей северного разбойника? Нет, никогда я не выйду за тебя!
– Тогда возьму тебя как рабыню, - прорычал он, хватая ее за запястье.
– Не будет по-твоему, свинья!
– воскликнула девушка с неистовым торжеством, заставившим ее забыть о страхе. Молниеносным движением она выхватила у него из-за пояса кинжал и, прежде чем он успел схватить ее, вонзила клинок себе в сердце. Священник издал крики, будто сам только что испытал этот удар, и, выпрыгнув вперед, подхватил ее падающее тело.
– Проклятие Всемогущего Бога на тебе, Торфел!
– крикнул он голосом, звенящим словно колокол, опуская ее на лежанку:
Торфел ошеломленно застыл. На миг тишина воцарилась в зале. И в это мгновение безумие овладело Турлохом.
– Ламх лайдир абу!
– Как крик рассвирепевшей от раны пантеры, пронзил тишину боевой клич О'Брайанов; все воины резко повернулись на шум, и, охваченный бешеным гневом, ирландец, словно ветер из преисподней, ворвался в зал. Он был во власти черной кельтской ярости, перед которой бледнеет неистовство берсерка-викинга. С горящими как факелы глазами, с пеной на искривленных губах, он обрушился на тех, кто, захваченный врасплох, оказался на его пути. Взгляд этих страшных глаз был прикован к Торфелу, что стоял на другом конце зале, но, прорываясь вперед, он разил направо и налево. Словно пронесшийся ураган, он оставлял за собой корчащиеся в агонии и мертвые тела.
Трещали перевернутые сиденья, вопили люди, из опрокинутых сосудов на пол лилась брага. Сколь быстрой ни была атака ирландца, путь к Торфелу ему преградили двое с мечами на изготовку - Халфгар и Освик. Викинг, с лицом покрытым шрамами, упал с рассеченным черепом прежде, чем успел поднять оружие, и, приняв удар Халфгара на свой щит, Турлох с быстротой молнии снова опустил топор. Острая сталь разрубила кольчугу, ребра и позвоночник.
В зале царило страшное смятение. Мужчины хватались за оружие и надвигались со всех сторон, а в середине одинокий ирландский воин без единого звука неистово работал топором. В своем безумии Турлох Дубх был подобен раненому тигру. Его движения, неуловимо быстрые, были словно вихрь, сметали как взрыв неодолимой силы. Едва был повержен Халфгар, как ирландец перепрыгнул через его распростертое тело, устремившись на Торфела, который вытащил свой меч и стоял, как бы ошеломленный. Но, кинувшись на помощь хозяину, Торфела заслонили люди из челяди. Поднимались и опускались мечи; среди них, словно отблеск летней молнии, сверкал далкасеийский топор. Справа и слева, спереди и сзади на него наступали воины. С одной стороны надвигался, вращая двуручный меч, Освик, с другой - слуга с копьем. Пригнувшись, Турлох уклонился от просвистевшего над головой лезвия и нанес двойной удар лезвием и коротким острием с другой стороны топора. Брат Торфела упал с перерубленным коленом; слуга умер, еще стоя на ногах, когда острие пробило ему череп. Турлох выпрямился, направил щит в лицо воину, что бросился на него. Острый выступ в центре щита превратил лицо нападавшего в кровавое месиво; уже поворачиваясь, чтобы защитить себя с тыла, Турлох почувствовал, что тень смерти нависла над ним. Краем глаза он заметил, как Тостиг Датчанин поднял свой огромный двуручный меч, и, застигнутый врасплох, прижатый к столу, понял, что даже сверхчеловеческая быстрота на сей раз не спасет его. Затем просвистевшее в воздухе лезвие ударилось о статую, стоявшую на столе и со звуком, подобным грому, раскололось на тысячу сверкающих голубых звездочек. Тостиг пошатнулся ошеломленный, все еще сжимая бесполезную рукоятку, и Турлох сделал выпад, как если бы держал в руке меч; острие в верху топора вонзилось Датчанину в лицо над глазом и дошло до мозга…