Тайфун в закрытом секторе
Шрифт:
Клим взглянул на бессильные паруса.
Ничего! Ветра нет, а на веслах ему до нас плыть да плыть!
— Клим! — позвала его из каюты Ника. — Иди сюда, Клим!
Открыв дверь каюты, Клим так и остановился на пороге.
— Что такое?
Чуть постукивая по полу концом шпаги, Ника сидела на кровати, а против нее, прижавшись спиной к переборке, сидел на полу молодой матросик.
Глубоко посаженные, мышиные глазки его со страхом следили за клинком шпаги, острие которой почти касалось его колен. С ладони правой руки скатывались на пол редкие капельки крови.
«Шпагу пытался поймать, дурачок!» — догадался Клим.
— Я вошла, а он уже в каюте. Что-то ищет. Объяснял — я не поняла. Убежать хотел — я не пустила.
Клим присел на пороге. Если матрос еще надеялся удрать от девчонки со шпагой, то теперь ловушка захлопнулась, массивная фигура Клима отрезала единственный путь к бегству. В окошко выскочить он бы тоже не успел. По-английски он не говорил.
— Сеньор, я пришел убирать каюту… я всегда убирал каюты, я не хотел ничего брать…
— Pescestamento! — сказал Клим и добавил уже по-русски специально для Ники: — Я сейчас его буду спрашивать, а ты, если будет нужно, его попугай. Не иначе, это осведомитель Оливареса. — И он опять обратился к матросу:
— Habla! Говори!
— Сеньор, я ничего.
— Не признается! — Клим сказал это по-испански, как бы для Ники, она, разумеется, ничего не поняла, но матрос этого не знал. — Придется его убирать! — жестко заключил Клим.
Он кивнул Нике, и ее шпага коснувшись щеки матроса, вонзилась в переборку. Он даже не закричал, а заверещал по-заячьи, со страха глядя на кончик шпаги, который уже покачивался возле самых его глаз. Отмахнуться рукой он уже не решался.
— Я скажу!.. Я все скажу…
— Говори. Только чтобы без вранья.
— У капитана Кихоса письмо… Сеньор Оливарес приказал. Я не нашел письмо… капитан говорил с вами, я подумал…
— Что ты подумал?
Матросик замолчал и заплакал.
— Ладно, — сказал Клим. — Ты убери шпагу, Ника, а то как бы наш молодец не того… Что будем делать? Не отправлять же его за борт. А, может, ты доберешься до «Аркебузы» вплавь? Нет, не сможешь. Не умеешь плавать? Видишь, что получается. Так ты будь здесь поосторожнее, а то можешь свалиться за борт!
Матросик, посапывая носом, протиснулся мимо Клима на палубу.
Ника бросила шпагу на лежанку.
— Письмо-то хоть на месте? — спросил Клим.
— На месте. Од не успел. Значит, Оливарес что-то уже знает.
— Выходит, знает.
— Словом, влезли мы с тобой в тайны мадридского двора. Вот черт! Нарочно не придумаешь.
Пришел кок с медным подносом, на котором стояли вполне приличные фаянсовые плошки и тонкие фарфоровые разрисованные чашки — как они могли уцелеть на таком судне, Клим представить себе не мог.
В каюте вкусно пахло какими-то восточными специями. Кок — вопреки обычному виду всех морских поваров — был маленький и тощий, одет сравнительно чисто, даже в относительно белом передничке, который надел, вероятно, специально для гостей. Когда он расставлял чашки на столе, Ника с сомнением пригляделась к его засаленным рукам, но промолчала. Клим на такие мелочи вообще не обратил внимания.
Запивали макароны вином.
Вино было сухое, слабое, приятное на вкус и, как видно, заменяло здесь, на корабле, и чай, и воду. Ника тоже выпила за обедом пару стаканчиков.
Клим подумал, что ей вообще не следовало бы пить вина, но здешний мир, в котором они находились, так отличался от их прежнего мира, что прежние мерки не везде подходили. Клим и по себе ощущал, как в чем-то он стал чуть другой, что-то изменилось в его восприятии привычных вещей, но как и насколько — у него уже не было возможности уточнить. Да и желания, признаться, не было по-пустому ломать голову: еще день-два, и их здешнему пребыванию должен прийти конец.
Клим рассчитывал, что или он сам сумеет добраться до кресла, или даже там, в двадцатом веке, кто-либо наткнется на ящик, и их вытащат из поля действия генератора, — если, конечно, все так, как он предполагает, — и тогда их сновидения оборвутся.
От него и Ники требовалось одно — дожить до этого момента целыми и невредимыми. Именно — невредимыми.
Клим ощупал ссадину на виске, оставшуюся после того удара доской, и подумал, что шрамик он так и принесет с собой в двадцатый век.
Хорошо, если только шрамик!
После обеда они вышил на палубу. Клим, как всегда, сразу же посмотрел в сторону «Аркебузы». Новости он ожидал только с нее.
— Смотри! — сказал он. — Сеньор Оливарес собирается к нам в гости. Было видно, как в большой шестивесельный баркас усаживались плотно матросы. Торчали черные стволы мушкетов, посверкивали на солнце абордажные сабли.
Весла опустились на воду, и баркас направился к «Санте».
— Клим! — встревожилась Ника. — Оливарес забрал с собой свое войско. Что ты собираешься делать?
— Пока ничего. Подождем.
— Чего подождем, черт побери? Они же с мушкетами!
— Вижу, что не с цветами.
— Клим!
— Ну, ладно, ладно. Не волнуйся. Потерпи немного, сейчас услышишь.
— Чего услышу?
— Ответ услышишь.
Он подошел к люку на батарейную палубу.
— Дубок! Как там у тебя?
Дубок был вымазан орудийным маслом и порохом. Его команда тоже.
— Все в порядке, господин адмирал! — лихо вытянулся он.
— Ладно тебе, юморист нашелся средневековый. Шлюпку видишь, что с «Аркебузы» отчалила?
Дубок выглянул в орудийный люк.
— Баркас? Вижу. Стрелять по нему?
— Пусть поближе подойдет, успеем. Только ты не по нему бей.
— Чего?
— Народ там, матросики, они-то ни при чем. Чего им гибнуть ни за что. Да и нужны они, кто же тогда «Аркебузу» поведет? Ты рядышком с баркасом ядро положи. Сможешь? Одно слева, а другое — справа. А там поглядим.