Тайфун в закрытом секторе
Шрифт:
Брат Мишель быстро оглядел посетителей и, безошибочно определив, кто есть кто, минуя Дубка — хотя тот и стоял впереди — обогнул его и направился к Нике.
Она не особенно беспокоилась, что брат Мишель так уж сразу разгадает ее маскарад: пышные кудри парика закрывали половину лица, а длинный и просторный камзол — все остальное. Вот только голос мог ее подвести. Еще по дороге сюда она подняла с обочины плоскую круглую галечку и сунула ее в рот, под язык, рассчитывая, что если галечка и не понизит тембр ее голоса, то сделает хотя бы невнятным
— Святой отец не сможет вас принять, — заявил брат Мишель. — Святой отец тяжело болен.
Он говорил по-английски, и Ника невольно добром помянула захватчиков-англичан — хотя они этого и не заслуживали, — которые, заняв Ямайку, приучили жителей к английскому языку. Заговори брат Мишель по-испански, поручение капитана Кихоса выполнить оказалось бы потруднее.
Ника выжидающе промолчала.
— У вас неотложное дело к святому отцу? — настойчиво допытывался брат Мишель.
Ника не настолько владела разговорным английским, чтобы позволить себе какие-то хитрые дипломатические ходы, поэтому — употребляя картежный термин — пошла сразу с козырного туза:
— У меня к нему письмо.
Галечка завертелась во рту, застучала о зубы, — получилось достаточно невнятно, даже слишком. В маленьких глазках брата Мишеля блеснуло удивление, только Ника не могла понять, что явилось тому причиной — или ее произношение, или известие о письме. Он тут же протянул руку.
— Я могу его передать.
Письмо все еще находилось у Дубка за рубашкой, она не сообразила загодя его взять, а делать это при брате Мишеле сочла неудобным. Да и не нравился ей этот шустрый монашек.
— Мне приказано передать его лично.
— Кем приказано? — попробовал поинтересоваться брат Мишель.
Это был уже грубый ход, Ника только пожала плечами, дав понять брату Мишелю, что тот допускает неуместное любопытство. И он намек, видимо, понял. Но и желания увидеть письмо у него не убавилось. Он даже оглянулся на церковный придел, как бы собираясь пригласить кого-то — не один же он был в церковной обители. Но рядом с ним стоял Дубок, выпустив поверх кафтана рукоятки пистолетов.
И брат Мишель сдался.
— Хорошо, — сказал он. — Следуйте, сударь, за мной.
Он выразительно посмотрел на рукоятку ее шпаги: «В храм божий не принято входить с оружием!» Но она только Упрямо прижала шпагу локтем к бедру. Брат Мишель нерешительно помешкал, однако сдержанно кивнул и пошел вперед.
Ника тихо сказала Дубку:
— Давай письмо. Побыстрее…
— Вы там постерегитесь, боярышня, — заторопился Дубок. — Знаю я этих монахов. Бог-то у них Богом, но и петлю они горазды накидывать. Вон у него рожа, как у кота… Возьмите у меня одну пистолю, на худой-то случай.
— Обойдусь. Стань вон там, за кустиками, чтобы не видел кто. И жди.
Брат Мишель направился не к главному входу, а открыл маленькую дверку в боковом приделе. Вошел,
«Вот где входящего удобно стукнуть по затылку», — невольно подумала Ника и осторожно проскользнула следом.
Низкий каменный коридор скупо освещался окошком, проделанным где-то возле потолка и забранным решеткой.
Каблуки туфель Ники звонко застучали по каменным плитам пола, брат Мишель в своих кожаных плетеных сандалиях двигался бесшумно, как мышь. Он остановился перед деревянной дверью, постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь, вошел первым и жестом пригласил Нику.
Небольшая комната с высоким потолком походила на колодец. Узкое стрельчатое окно закрывала железная узорная решетка, стекол не было, в комнате приятно пахло апельсинами, очевидно, этот запах проникал в келью из сада, который начинался сразу за окном.
Справа у стены стояла деревянная кровать с потемневшими от времени резными спинками. Возле нее на табурете, обтянутом кожей, сидел юноша, на коленях он держал толстую раскрытую книгу размером с журнал «Огонек».
Очевидно, он читал вслух перед их приходом и сейчас прижал пальцем место, где остановился.
В кровати лежал седенький старичок, в голубой рубахе, по грудь закрытой грубым шерстяным одеялом: руки его — худые, белые до голубизны — были бессильно вытянуты вдоль сухонького, почти неощутимого под одеялом тела.
— Простите, святой отец, — почтительно склонил голову брат Мишель, — но к вам пришли.
Голова отца Себастьяна была приподнята подушками, он взглянул на Нику пронзительными глазами. Ника не ожидала, что у немощного старика могут быть такие по-юношески черные глаза. Взгляд его был выразителен и суров — в неподвижном, парализованном теле все еще обитала властная волевая душа.
— Вам принесли письмо.
Брат Мишель мягко скользнул jb сторону. Он явно собирался дождаться появления письма, и Ника уже потянула было письмо из-за отворота камзола. Отец Себастьян опередил ее.
— Брат Мишель! — позвал он.
Голос его был тих, но внятен и строг.
— Да, святой отец.
— Вы наш новый церковный эконом, прибыли сюда с рекомендации капеллана королевы Марианны, чтобы помочь нашей обнищавшей обители, которая осталась без средств и без слуг. Деньги, выделенные капелланом, все пошли на уплату рабочим в винограднике. У нас кончились запасы меда, воска и вина.
— Я знаю, святой отец.
— В то же время, викарий церкви святой Екатерины еще с прошлого года должен нам более ста гиней.
— Сто пятьдесят, святой отец.
— Сейчас же, отправляйтесь в приход святой Екатерины и получите все, что они могут заплатить. И торопитесь. Не сегодня — завтра викарий уезжает на Тортугу. Если упустите его, я пошлю вас занимать деньги в Веселый Дом Джона Литтона. Вы нерасторопны, брат Мишель, и я не доволен вами. Ступайте. Сеньора с письмом я выслушаю без вас.