Тайфун
Шрифт:
4
Родионов, несмотря на то, что накануне вечером они с Кононовым опорожнили почти две бутылки водки, и эту ночь почти не спал. Мысль о том, что больше он не летчик, не командир отдельной эскадрильи, угнетала его, не давала покоя. Обида и бессилие порой доводили до такого состояния, что хотелось вскочить и кулаками доказывать своим обидчикам невиновность. Он отгонял бредовые идеи, понимая, что и кулаками ничего не добьется, и тогда наступала депрессия - не хотелось ничего делать, бросить поиски жены, отдаться на волю судьбы - будь что будет. И он лежал недвижимо, глядя в темный потолок, чуть обозначенный отсветом зависшей на небе луны, чувствуя себя уже в другом, не земном мире. Вот так он и будет лежать, медленно и незаметно уходить из этой опостылевшей жизни, где все пропитано ложью, лицемерием,
К счастью, таких мыслей надолго не хватало. Стоило только появиться в воображении физиономий Вихлянцева или Филатова, его будто пронзало током, и он скрипел от ненависти зубами. Нет, чего бы то ему ни стоило, долго торжествовать им он не даст. Он найдет Ольгу, докажет, что в гибели Соболевского виноват не он, а высшие эшелоны власти, лишившие летчиков не только необходимых тренировок, но и нормального питания.
Заснул он только под утро тревожным, прерывистым сном, будто окунулся в неощутимые, но явственно видные и осязаемые облака, удерживающие его где-то в поднебесье. Сверху, сквозь косматые завитушки проглядывают звезды. Они плывут над ним, вместе с ним, и он никак не может сориентироваться, куда и зачем он летит. Да, он в самолете. Его истребитель-перехватчик, прославленный МиГ-31, несется в верхней кромке облаков, срезая острыми крыльями зыбкие верхушки, и они, будто снежные брызги, разлетаются в стороны, кружат и падают вниз. А вон справа, чуть позади, и самолет Кононова. Какое-то время старший лейтенант плотно держится в строю, но вдруг разворачивается и устремляется к Родионову, с намерением протаранить его самолет. Владимир Васильевич кричит: "Что ты делаешь?" Но Виталий не слышит. Подполковник грозит ему кулаком. Тот видит и смеется в ответ. Самолет его все ближе и ближе. И вдруг Родионов узнает в кабине ведомого не Кононова, а Ольгу. "Ты зачем меня разыскиваешь?
– слышится её голос то ли в наушниках, то ли сквозь бронестекло кабины.
– Ты же разлюбил меня. Как только привез Веронику, перестал обращать на меня внимание". "Неправда!" хочет возразить он, но слова застревают в горле. "Молчишь?
– осуждающе спрашивает Ольга и направляет ствол авиапушки прямо в него.
– Получай за измену!" - Раздается нечастая и негромкая дробь выстрелов. Владимир Васильевич явственно слышит её и старается увернуться от снарядов. Кабина тесная, давит со всех сторон. Тяжело дышать. И он просыпается.
В дверь кто-то стучит негромко и деликатно. Владимир Васильевич отрывает от подушки тяжелую после похмелья голову и нетвердой походкой идет к двери. Открывает. В проеме с виноватой улыбкой стоит Кононов.
– Простите, командир, я думал - вы уже поднялись. Мне надо пораньше в город, кое-какие коммерческие дела решить. Может, вы сегодня отдохнете, а я один помотаюсь по фирмам и постараюсь разыскать подругу вашей супруги?
Родионов подумал. Поехать бы надо, но голова гудела и плохо соображала. Значит, дипломат из него сегодня получится неважный. Да и Виталию ждать некогда.
– Хорошо, поезжай один, - согласился Родионов и, взяв с тумбочки вчерашнюю газету со статьей "Убийца в погонах", протянул старшему лейтенанту.
– Если найдешь эту злосчастную подружку, попроси её передать газету Ольге. Только будь осторожен, не забывай о вчерашних преследователях.
– Помню. И выясню, кто их больше интересовал - я или вы. А газету надо запечатать в конверт - для солидности и интриги.
– Действуй, - согласно кивнул Владимир Васильевич.
Старший лейтенант застучал каблуками по бетонным ступенькам лестницы, а Родионов вернулся к кровати. Вспомнился странный сон. Неужели Ольга и в самом деле ревновала к Веронике? Но ведь ни разу даже намеком не упрекнула его! Хотя настроение последнее время у неё было неважное. А у него ещё хуже - денежное содержание личному составу не выплачивали третий месяц, топливо не подвозили, и жизнь не только на аэродроме, но и в гарнизоне замерла. Многие офицеры отказались даже являться на построение, подались в город или в близлежащие села на заработки. Было не до ласковых слов жене, не до внимания... Вот Ольга и нашла объяснение... А уж коли жена не поверила в его порядочность, как мог
"Да, уважаемый Владимир Васильевич, если дело дойдет до суда, трудно будет тебе отстаивать свое доброе имя", - с грустью подумал Родионов.
5
Кононов хорошо помнил о вчерашних преследователях и скрыл от командира свое подозрение - не за подполковником следят, а за старшим лейтенантом, посредником между рыбозаготовителями и рыботорговцами. Догадывался он и кто. В Хабаровске орудовала банда рэкетиров Андрюши Русака, более двух десятков молодых парней, легально числящихся в охране крупных фирм "Касситерит", "Гермес" и "Саранка". На самом деле они отслеживали конкурентов своих фирм и облагали их данью. Как уж они вышли на Кононова, только им известно, но однажды, когда он только что получил в аэропорту деньги за вяленую корюшку, отправленную в Москву, к нему подошли два молодца и потребовали:
– Отстегивай пятьдесят процентов и не путайся больше у нас под ногами. Иначе худо будет.
– Вы о чем, ребята?
– сделал наивное лицо старший лейтенант.
– О том самом, - кивнул на кожаный планшет, в котором находились деньги, один из налетчиков.
– А ещё вякнешь, заберем все.
– Для острастки показал из кармана кончик ножа.
С двоими Кононов рискнул бы потягаться. Но боковым зрением увидел, что невдалеке слева и справа опекают его ещё две пары. Один в милицейской форме с автоматом. Пришлось отдать половину заработанного. После того случая Виталий стал действовать более осторожно, встречаться с заготовителями не в конторах, а непосредственно на путине или на квартире у кого-то из бригадиров, и приобрел пистолет...
Ранний визит в город позволил старшему лейтенанту беспрепятственно встретиться с директором рыбного коптильного комбината Геннадием Кудрявцевым и договориться об отправке в Москву очередной партии копченой горбуши. Любовница Геннадия, волоокая белокурая толстушка, накормила их жареным тайменем, - Виталий дома позавтракать не успел, да и с похмелья не хотелось, - напоила кофе. Геннадий пил с коньяком, Виталий отказался - за рулем. Потом они поболтали ещё с час о житье-бытье и Кононов продолжил вояжи по фирмам. Нового, за исключением нескольких фамилий японских бизнесменов, не удалось узнать, и в начале второго, когда по его расчету президент "Элеутерококка" отправился на обед, летчик подкатил к его офису.
Он не ошибся - президента не было. А Йесико, к его удивлению и радости, похоже, ждала - встретила милой улыбкой, как давнего знакомого. Он галантно, как офицер, воспитанный на старых армейских традициях, поцеловал ей руку, беззастенчиво и высокопарно повторил не раз сказанную в таких случаях фразу:
– Я мчался к вам, как на крыльях своего истребителя. И ваши глаза, подобно ярким лучам, освещали мне дорогу.
– Вы мчались всю ночь - так далеко служите?
– с улыбкой спросила девушка.
– Да, я мчался всю ночь, - без зазрения совести соврал старший лейтенант. И добавил: - В мечтах и мыслях.
Она кокетливо погрозила ему пальчиком.
– Вы опасный обманщик. Разыскиваете свою возлюбленную, а мне говорите комплименты.
– Разве я говорил о возлюбленной? Землячка, школьный товарищ. Приехала в Хабаровск полгода назад, а я только узнал. Работает в какой-то фирме. Вот я и заглянул к вам. И встретил вас. Точнее, увидел и... ждал вот этого часа. Не надоело вам сидеть за этим столом? Может, бросите все или отпроситесь да махнем куда-нибудь на лоно природы послушать как птицы любовные песни поют, как деревья, хмельные от весеннего сока, шепчутся друг с другом, обнимаются ветвями.
– О-о! Да вы прямо поэт, Виталий. Так расписали, что с удовольствием приняла бы ваше предложение. Но, - развела в сторону руки, - не могу. Мне девятнадцатый год, пора самой на хлеб зарабатывать.
– А после работы?
Йесико покусала крашеную губку, подумала.
– После работы можно. Только сюда не приезжайте. Если шеф узнает, она многозначительно помахала пальчиком.
– Понятно. Где и во сколько вас ждать?
Она снова подумала.
– У памятника Невельскому вас устроит? В девятнадцать ноль-ноль.