Тайфун
Шрифт:
Тиеп поздоровался, хлопнул Выонга по крепкой спине к шутливо сказал:
— Слушай, Выонг, хорошо в твоем доме, да только пусто. Жены не хватает!
Выонг усмехнулся.
— Верно говоришь, именно жены не хватает.
— Тогда поспеши, пока дел не так много.
— Да, дел немного, даже на свирель время нашлось.
Вдруг он оторвался от своей свирели, разогнулся и грустно взглянул на Тиепа.
— А только жениться мне на ком… Мы, как поссорились в начале лета, так с тех пор и не встречались ни разу.
— Вот тебе на! — удивился Тиеп. — А чего не поделили, из-за чего ссора вышла?
— Делить нам нечего, но поругались всерьез и навсегда!.. Я и не подозревал, что Ай такая отсталая, не захочет быть с нами заодно… Понимаешь, она, как в допотопные времена, приняла участие в сборе денег для церкви,
Тиеп улыбнулся.
— Быстро же ты сдался, а еще солдат! И перевоспитать невесту даже не подумал?
— Поди попробуй, — сердито ответил Выонг. — Она сразу нос задирает — я, мол, свободный человек, и мне самой решать, как к религии относиться.
— Это верно, но только подобные слова означают, что человек плетется в хвосте новой жизни.
— Тут не до шуток! Получается, что дороги у нас с ней разные, вот и все.
Тиеп вспомнил вчерашние жалобы Тхата: «Как я мог думать, что в то время, как наш народ выбрал новый путь, в моей семье произойдет раскол и каждый из нас пойдет своей дорогой». Выонг снова начал сверлить дырочки в бамбуковой трубке, рука его дрогнула, и он испортил свирель.
— Конечно, у каждого своя дорога, — задумчиво сказал Тиеп, — но все-таки если подумать как следует да правильно решить, то и разные дороги могут привести к вашей свадьбе!
Выонг поднял голову, глаза его заблестели.
— Что ты сказал?
Тиеп, как ни в чем не бывало, продолжал:
— Я тебя прошу, поищи Ай, передай, что я хочу поговорить с ней. А что касается этих денег для церковного хора, то, должен тебе сказать, это общая наша беда, а не только твоей Ай. Но что поделаешь: с церковью связаны и родственные отношения наших людей, и наши привычки. А потом — неужели ты думаешь, что Ай участвовала в этом деле по собственной воле?
Выонг вспылил:
— Но ведь она мне сказала слово в слово так, как я тебе передал!
— Горячий ты чересчур, Выонг! В работе это хорошо, а вот с девушками — не очень. С ними надо ласково. Ну ладно, не забудь моей просьбы насчет Ай.
Тиеп ушел, а Выонг отложил в сторону испорченную свирель и предался воспоминаниям. Он и сам не заметил, как исчезла обида, и все его существо вновь наполнилось любовью. Он никогда бы не пошел к Ай первым, но его просил Тиеп, и он пойдет, а придя к ней, извинится, — ведь он любит ее, почему же не может уступить?! И зачем только пришел этот Тиеп и взбудоражил душу?! Выонг чувствовал, как по всему телу его разливается жар, и вместе с этим жаром появился странный страх перед предстоящей встречей.
Солнце, похожее на раскаленную сковородку, клонилось к закату. Ноги, словно бы помимо воли, вынесли Выонга на улицу. Девушка вот-вот должна пройти мимо, направляясь домой. Выонг остановился под деревом с таким видом, словно ему нечего делать, только колени его предательски дрожали.
Солнце быстро уходило за горизонт. Неяркий вечерний свет разливался по долине, и на морском берегу, на макушках деревьев филао переливались красноватые блики. Минуты ожидания казались Выонгу вечностью. Он принялся ходить взад-вперед вдоль ограды, Ай все не шла. Тогда будто что-то подтолкнуло Выонга, он завернул за угол и быстро зашагал к Ай. Над знакомой хижиной с соломенной крышей вился тоненький дымок. Те же хилые узловатые деревья с серыми от пыли листьями торчали в крохотном садике, отделявшем дом от дороги. Выонг никак не мог решиться пройти этот садик и постучать в дом. Он ходил и ходил вдоль ограды, внимательно вглядываясь в окошко. Вот она, Ай! В проеме занавешенного окна Выонг увидел тонкую женскую фигуру. Женщина стояла, наклонившись вперед, и расчесывала только что вымытые волосы. Выонг громко кашлянул. Женщина выпрямилась, отдернула занавеску и выглянула в окно, пытаясь в вечерних сумерках разглядеть пришельца. Выонг ощутил неприятную тяжесть в ногах — это была вовсе не Ай, а ее старшая сестра Нян.
— Чего тебе? — спросила она.
— А что Ай, дома? — робко спросил Выонг.
Нян нахмурилась и холодно ответила:
— Нет ее, вчера ушла на рынок Сачунг. У нее там дело к Нионгу.
У Выонга было чувство, будто на него вылили ушат холодной воды. Он догадался, что Нян говорит неправду. А та вскинула голову, отбросила назад свои густые волосы и сердито проговорила:
— Слушай, Выонг, не секрет, что ты безбожник, но, может быть, ты все-таки девятую заповедь знаешь?
— А почему ты меня об этом спрашиваешь? — удивился Выонг.
— А потому, что у Ай есть муж законный — или ты и этого не знаешь? Что же ты ее, словно злобный бес, смущаешь? Или и про совесть ничего не ведаешь?
Не дожидаясь ответа от ошарашенного Выонга, Нян задернула занавеску и скрылась в глубине комнаты.
12
Устраивать пиршество по случаю назначения на должность стало обычаем у нас с незапамятных времен. Менялись эпохи, менялись правы, но только не этот обычай. И конечно, возник он в обществе, разделенном на классы, в котором все люди находятся на разных ступенях общественной лестницы. И пиршество, устраиваемое счастливцем, становилось своеобразным откупом за то, что человек перебирался с низшей ступеньки на более высокую и, значит, занимал более привилегированное положение. Даже с крестьянина, которого назначали общественным сторожем в деревне, в прежние времена требовали угощения. Если же ты становился, к примеру, деревенским старостой или его помощником, то закатывай пир горой — приглашай всю деревню. Дошло до того, что способность человека устроить даровое угощение для всех стала мерилом его социальной значимости. Хочет хороший мастер, чтобы его деревня уважала и не переводились заказы у него, должен деревню угостить, накормить и напоить, и тогда все признают его. Но если тебе такое пиршество устроить не на что, то, будь ты хоть семи пядей во лбу, пусть даже с дипломом об образовании, ничего, кроме презрения, от односельчан не жди. Есть и в этом случае выход — пойти на поклон к тем, кто побогаче, и устроить пир вскладчину, но особого почтения таким путем не добьешься — в деревне все помнят и все знают. Чем выше пост, тем богаче должен быть стол. На званый обед принято приглашать самых уважаемых людей, естественно безвозмездно, но можно явиться и без приглашения, возместив свое участие в пиру подарком или даже деньгами. Такая участь ждет тех, кто не занимает никакого общественного положения к деревне. Садятся гости строго по рангам: на самые почетные места — деревенские старосты, ныне занимающий этот пост и бывшие до него, далее — церковные старосты, потом — церковный эконом, регент и другое начальство, светское и духовное. Остальные — где попало. Получается королевский стол: наверху — король с высшими сановниками и вельможами, внизу — подданные, простой люд. Кто осмелится нарушить установленный порядок, тот наносит жестокое оскорбление всем. Такого считают опасным нарушителем деревенской иерархии, подвергают осуждению и подавляют мятеж, если ослушник упорствует. Тем не менее ссоры и даже драки на пирах — обычное дело, потому что всегда находятся люди, считающие свое положение более высоким, нежели думают об этом другие. Свалка из-за мест с общей помощью улаживается, а вот глухая ненависть остается, копится, растет.
С установлением в этих краях революционной власти многие старые порядки и обычаи утратили былое значение. Многолюдные обильные пиры перестали быть обязательными, но только формально и на время. В пору аграрной реформы против этих излишеств начали кампанию, их осуждали наравне с преступлениями деревенских мироедов. Однако старые привычки и обычаи похожи на сорную траву — срежешь ее серпом, она скоро поднимается снова, корни ее глубоко сидят в земле и отыскивают питание, даже если земля стала сухой и неблагоприятной для жизни сорняка. Уж совсем, кажется, погибла эта гадость, так нет — глядишь, опять появилась в другом месте, в другом виде, так что сразу не распознаешь, что это все тот же сорняк.
То же и со зваными обедами и пирами: после недолгого забвения люди возродили их снова, и не всегда разберешь почему — то ли из почтения к традициям и желания хоть изредка до отвалу наесться, то ли из чьего-то стремления встать на пути нового общественного порядка. Во многих деревнях подлинными хозяевами стали прежние бедняки, но почетом они, как и кадровые работники, не пользуются, потому что пиров не устраивают, почтения к прежним мандаринам не выказывают. И хотя новая власть основательно подрезала крылья мироедам-помещикам, те из них, что не сбежали на Юг и остались в деревнях, пользуются все еще большим, хотя и негласным, авторитетом, гордо восседают в креслах почетных гостей и пьянствуют.