Тайфун

Ван Тю

Когда Ай, неся на коромысле купленную на рынке зелень, подошла к дому, на улице уже не было ни одного огонька, все спали. Стояла мертвая тишина, только вдалеке слышался собачий лай. Ай вошла в комнату. Перед распятием теплилась лампада. Ай сложила зелень в углу кухни на пол, вымыла в пруду руки и ноги и присела отдохнуть на тхем [3] . Странно, что в такой поздний час Нян все еще нет дома. Ветер с моря подул сильнее, нагоняя клочковатые тучи, то и дело закрывавшие серп лупы. В душу Ай закралась смутная тревога.

3

Тхем — каменное или глинобитное возвышение вокруг дома, укрытое от дождя навесом или крышей. Здесь крестьяне обычно отдыхают вечерами, после работы.

Много раз пересказывал ей свои мечты Выонг. Хороший он парень, добрый, ласковый, но уж больно горяч и нетерпелив. И так уверен, что все будет хорошо. Поэтому и ждать не умеет, считает, что любовь двух людей обладает огромной силой. Вот как ему представляется

его жизнь с Ай: сразу после свадьбы построят себе дом из трех комнат, поставят хороший забор, разобьют сад; в доме у них обязательно будут кровать, вентилятор, белый москитник, термос, ваза с цветами и книжный шкаф; на аккуратно побеленных стенах они обязательно повесят картинки, и на одной будет изображен рабочий у большого завода или дымящей домны. Каждый день Выонг и Ай будут отправляться на поля кооператива. Селение Сангоай на глазах хорошеет: на полях созревают хорошие урожаи риса, на побережье поднимаются заросли филао. Там и здесь сверкает под солнцем соль, выпариваемая из морской воды. Просторы сине-зеленого моря бороздят сотни джонок, каждый вечер они возвращаются домой с богатым уловом рыбы. Весело шутят довольные рыбаки, радостно встречают их жены… Красивые мечты, но суждено ли им сбыться?! Выонг всегда уверял — непременно, и такая жизнь настанет очень скоро. Рядом с Выонгом, когда большая мозолистая рука его ласково ложится на длинные волосы девушки, Ай тоже начинает верить в то, что мечты воплотятся в действительность. Ай прикрывает глаза, и перед ней встают яркие картины счастливого будущего. Но оставаясь одна, Ай часто терзалась, как сегодня, смутным беспокойством, неясной тревогой. Сколько же еще ждать этого счастья, и каким оно будет в жизни. Слишком много бед выпало на долю Ай: замуж ее отдали по расчету, нелюбимый муж оказался к тому же бездельником и проходимцем, свекровь была злой и сварливой. Не любили Ай в семье мужа, не любили и в деревне. Да и немудрено! Когда в уезде началась партизанская война против французов, селение Сангоай, чуть ли не единственное во всей округе, оставалось лояльным к колонизаторам и их приспешникам. Здесь они отдыхали, набираясь сил после боев с партизанами. В местной церкви квартировала, двадцать третья рота двенадцатого батальона марионеточной армии. Командовал ротой бывший священник Кхам, прославившийся своей жестокостью. Он дослужился до капитана и постоянно возглавлял карательные операции, в ходе которых солдаты убивали без разбору сотни людей. Рота Кхама называлась охранной, и почти вся молодежь деревни служила в ней. Кого забрали силком, кто пошел по доброй воле. Французские деньги способствовали призрачному благополучию. Бездельников и гуляк развелось полным-полно. Жители других деревень ненавидели бандитов из Сангоая, которые под предводительством «отца» Кхама отнимали у крестьян округи все подряд до последнего куска, до последней связки сушеной рыбы… Когда наконец враг был выбит из района, местные кадровые работники потратили много сил, чтобы перевоспитать жителей селения, где помогали бандитам и потакали им. Но результаты этой работы пока еще были не слишком ощутимы.. И сегодня производство организовано плохо, работают крестьяне спустя рукава. Есть хорошие передовые девушки и парни — Выонг из их числа, но осталось еще много подлецов, вроде Нионга, которые попрятались, как клопы, по темным щелям. Иногда в селении Сангоай, на рынке Сачунг, в приморских поселках появляется «отец» Сан. Этот горе-священник в свое время заведовал канцелярией в роте Кхама, а теперь ходит в сутане. Никто не знает, чем занимается здесь этот дылда, но Ай, встретившись с ним, дрожит от страха под проницательным взглядом глаз, полускрытых за стеклами очков в светлой оправе. Ей-то понятно, что подобные люди мутят в округе воду. Такой нечисти осталось еще немало. Как мошкара на свет, она слетается в Сангоай и назойливо жужжит, не давая людям покоя. Ночным гостям нельзя показываться на людях, слишком много преступлений на их совести. Совсем недавно они грабили и убивали, а теперь, крадучись, словно лисы, появляются то там, то здесь, пока темно. Среди них есть человек, которого Ай боится даже больше, чем Сана. Это Лык, беглый муж сестры Нян. Много лет убивал он ни в чем не повинных людей в уездах Каомай, Суантхай и других. Выслужился от рядового охранника до командира карательного отряда. Потом вступил во французский экспедиционный корпус и получил за «заслуги» нашивки сержанта второго класса. Ай никогда не видела этого бандита «за работой», только слышала о нем много страшного. Но Ай было достаточно увидеть его густые сальные волосы, которые он заправлял за уши, как дужки очков, прищуренные злые глаза с красноватыми веками, желтые прокуренные зубы, толстое опухшее лицо, на котором двумя пиявками прилепились толстые губы, — и ее охватывал ужас. Ай любила родную деревню, но из-за таких, как Сан или Лык, положение оставалось неспокойным, люди страдали. А как мучилась Нян, когда в Сангоае объявился ее беглый муженек! За несколько дней она похудела и вся сникла. Еще недавно кожа сестры была нежной и бархатистой, а теперь увяла, глаза потускнели, губы поблекли. Нян сразу на несколько лет состарилась. Может быть, из-за переживаний проявились худшие стороны ее натуры, особенно скупость. Прежде никто не умел веселиться лучше, чем Нян, а теперь на нее то и дело накатывает беспричинная злоба, и сестра превращается в ведьму, одержимую бесами. Иногда Нян вдруг отложит работу — штопку или еще что-нибудь — и часами молча сидит, уставившись в одну точку и теребя иголку с ниткой, и никого-то не хочет видеть рядом, даже младшую сестру…

Нян вышла из переулка и остановилась на пороге, заметив Ай, сидевшую на тхеме и забывшую о времени за своими думами. Волосы и платье старшей сестры были мокрыми от ночной росы. При мерцающем свете лампадки Ай заметила, что Нян чем-то недовольна.

— Где ты была сегодня? — спросила Нян.

— Ходила на рынок Сачунг, купила зелени.

— На рынок, значит, ходила?! А не по лавкам ли болталась с чужим парнем? — зло проговорила старшая сестра.

Ай покраснела.

— Я… была уверена, что ты давно знаешь про Выонга…

— И я давно знаю, и вся деревня знает! — выкрикнула Нян. — Очень красиво ты поступаешь! Очень!

— Скажи тогда, что мне делать! — взмолилась Ай. — Ты ведь хорошо знаешь мою жизнь! Значит, нет у меня права на счастье?

— Счастье тебе давно уже составили, что толку протестовать против своей доли, — с глубокой горечью произнесла Нян и раздраженно добавила: — И хватит меня перед народом позорить! Имей совесть — ты же замужняя!

— Не говори мне об этом замужестве, — покачала головой Ай. — Сейчас мне предстоит выбрать между жизнью и смертью! Неужели ты хочешь, чтоб я умерла?

Нян растерялась.

— Но ведь мы католички, Ай! Нельзя поступать вопреки вере да и нашим обычаям тоже…

Ай разрыдалась.

— Я хочу иметь свой дом, свою семью. Разве это грех?! Много лет молча терпела свою беду, а теперь не могу. Хочу жить как люди! Да и Выонг… ты ведь его знаешь… парень хороший, добрый…

— Добрый-то он, может, и добрый, — возразила Нян, — но неверующий. Впрочем, это его дело. Должна тебя предупредить, что Нионг того и гляди объявится здесь.

Ай снова разразилась слезами.

— Но зачем? Разве я была ему женой, а он мне — мужем?! Пять лет я батрачила на его родителей. Нет, пусть придет, и я ему в ноги поклонюсь, стану умолять оставить меня в покое.

— Значит, бросишь законного мужа? — проворчала Нян. — Смотри… Луна к утру покидает небо, а к вечеру возвращается и светит ярче, чем в прошедшую ночь. Может, и твой муж образумился, решил начать жить по-новому!

Ай перестала плакать и с неожиданной твердостью посмотрела в глаза старшей сестры.

— Вернуться к этому проходимцу? Ни за что! Не хочу больше знать его! Пусть он разбогател на своих махинациях, его тысячи мне не нужны. Я решила соединиться с Выонгом!

— Вот как! Уже решила! — Нян замолчала, словно поняла всю бесполезность уговоров. Да и что толку по-стариковски убеждать сестру, что бог не разрешает жене бросать мужа по своей воле, что жена должна терпеть, повиноваться мужу, каким бы негодяем он ни был. Что толку уговаривать Ай отказаться от мирских соблазнов ради будущего блаженства в загробной жизни… Разговор окончился.

Ай вытерла глаза, подошла к распятию, опустилась на колени и начала молиться:

— Помоги, пресвятая богоматерь, спаси заблудшую дочь, прости ей прегрешения и позволь сочетаться с хорошим мужем…

На душе у Нян было тяжело: Ай все больше отдаляется от нее, еще немного, и сестры станут чужими друг другу. Нян была для младшей сестры матерью, но не в силах теперь спасти ее от греховных заблуждений. Почему Ай стала безразлична к религии, не слушается? Наверняка виноват этот безбожник Выонг, после долгих странствий снова вернувшийся в Сангоай и смутивший покой Ай. Но как тогда объяснить то, что сейчас Ай стоит на коленях и истово молится? Выходит, и ей вера не без пользы. Значит, нужно неустанно наставлять ее. Надо спасать Ай… Но от чего? Нян вдруг подумалось, что нет ведь за Ай настоящего греха. Она любит и сама любима. А сколько здесь вдов при живых мужьях, которые бросили этих несчастных женщин! И кто из них не мечтает о семье?! А сама Нян? Она вроде замужем, но разве может она думать о счастье рядом с этим насильником Лыком? Став солдатом марионеточной армии, он сеял вокруг одно горе. Недавно побывал здесь, но разве принес радость Нян? Нет, только страх! А сейчас мотается где-то в джунглях Меконга вместе с отцом Кхамом в войсках Нго Динь Зьема. Вспоминает ли он про молодую жену, оставшуюся на Севере? Догадывается ли, как страдает Нян бесконечными одинокими ночами? Конечно, нет! С кем переспать, он всегда найдет, а зачем грабителю и насильнику семья? Нян смирилась со своей участью — так судил ей бог — но молодость-то проходит! Страшно подумать, Нян уже двадцать восемь лет — и ни единого денечка счастья! Надежда не умерла, еще теплится в сердце Нян. А если младшая сестра уйдет, — значит, полное одиночество. Ведь совсем недавно все презирали Ай, ибо ею помыкали родители Нионга. И Ай терпела, она была готова доживать дни одна в нищей хижине. Может быть, поэтому Нян старалась скрасить жизнь Ай, заботиться о ней, даже баловать. Но теперь все изменилось: конечно, Ай бросит беспутного мужа и станет счастливой с Выонгом. И тогда презирать станут Нян. Она вдруг почувствовала, как в душе поднимается горькая обида, закипает досада. Взять бы и разрушить все! Перевернуть весь мир вверх дном — и церковь с высоким шпилем, и лачуги соседей, попрятавшиеся под соломенными крышами, и жизни людей, и счастье ее младшей сестры!..

3

Выонг явился в волостной административный комитет, обосновавшийся в селении Сангоай, в два часа дня. До начала послеобеденной работы оставалось еще больше часа. Пришедшие отовсюду крестьяне толпились в ожидании на террасе или в тени деревьев. Здание комитета построили совсем недавно и еще не успели навести вокруг порядок. Раньше на этом месте был рынок, но его снесли, и теперь на образовавшемся пустыре валялся битый кирпич, обрывки колючей проволоки. Среди сорной травы то там, то сям белела известь. Ходили разговоры, что с помощью местных крестьян здесь собираются построить еще больницу, а потом школу. Но когда это будет, никто не знал. Пока же на пустыре стоял небольшой, крытый красной черепицей дом на четыре комнаты. На белых стенах его уже появились во множестве разные надписи, порой не совсем пристойные. Это стараются местные ребята, когда гонят мимо буйволов на пастбище. А может, и взрослые, благо битый кирпич всегда под рукой.

От комитета до самой приморской дамбы тянутся рисовые поля. Недавно прошли сильные дожди, и слегка пожелтевшие колосья весеннего риса торчат прямо из воды, радуя крестьянский глаз. Правда кое-где тонкие стебли не выдержали, полегли. Но это не беда. Если погода постоит несколько дней солнечная, то вода спадет и можно будет приниматься за уборку. А вдруг опять зарядит дождь? Придется откачивать с полей воду, а тут еще сажай новую рассаду, да и овощи вот-вот созреют. Так думали ожидавшие начальство крестьяне, успокаивая себя тем, что теперь, мол, за все трудности в ответе волостной комитет.