Тайфун
Шрифт:
Тиеп расхохотался.
— Ну-ну, давай изучай! Вот уберем весь урожай, так и продовольственную проблему решим. Для меня все, например, ясно: надо спасти рис, чтоб не сгнил на полях.
Издалека донеслась песня. Высокий женский голос словно взлетал ввысь и парил под облаками, поддерживаемый стройно звучавшими низкими голосами мужчин…
Впервые в селении Сангоай люди работали и пели.
6
Поле напоминало бескрайнее море, по которому ходят золотистые волны. Рис с готовностью подставлял свои колосья серпам. Вода стояла на полях уже неделю, жесткие стебли размякли
Жнецы медленно передвигались по узким междурядьям, при каждом наклоне срезая пучок риса. По всему полю, куда хватало глаз, мелькали белые ноны. От долгого пребывания в воде стебли разбухли, спутались с соседними и образовали плотную массу. Колосья было трудно сложить в пучок, и даже острый серп с трудом одолевал его сопротивление. Но дело шло, с каждым шагом жнецов все расширялось пространство, на котором оставалось только стелющееся жниво. Срезанные пучки лежали прямо на воде, напоминая паруса джонок. Ноги жнецов месили черную грязь, и противный запах гниения становился от этого сильнее. Большие пиявки, как золотистые нити, извивались в мутной жиже, выискивая очередную ногу, и исчезали на дне, только насосавшись досыта крови.
Мужчины, высоко закатав брюки, склонялись к самой воде и старались делать пучки побольше — сколько захватывала рука. У женщин снопы получались маленькими, зато работа шла сноровистее, и женщины не отставали от мужчин. Вода тяжко вздыхала при каждом движении жнецов и заливала их одежду, то одна, то другая женщина взвизгивала и отделывалась от пиявки, присосавшейся к ноге. Однако работа ни на секунду не прерывалась.
Через несколько часов люди устали. Наклоняться становилось все труднее. Но тут кто-то запел, и в такт песне работа сама собой ускорилась. А солнце поднималось все выше. Из темно-розового грейпфрута, каким было солнце рано утром, оно превратилось в раскаленную поковку, только что вынутую из печи. И жарило как следует. Налетавший с моря ветерок не приносил прохлады, только шевелил метелочки риса, торчавшие из воды, которая не холодила ног. Усталость давала себя знать все сильнее. Те, у кого был опыт, вырвались далеко вперед, но таких было немного. Остальные держали серп первый раз, и одного энтузиазма оказалось мало. Непривычные к воде и такой работе, руки быстро багровели, распухали и кровоточили из-за порезов о жесткие листья. От соленого пота, смешанного с грязной водой, одежда промокла насквозь. Местные работали не спеша, поддразнивая городских, пересыпая свою речь шутками и смехом. Они ждали, что гости вот-вот выбьются из сил и бросят работу, но те не сдавались.
И тут из деревни послышался усиленный мегафоном голос: «Товарищи! Группа кадровых работников опережает всех, она скосила уже больше двух мау…»
Мегафон было смолк, но вскоре снова раздался голос: «Члены кооперативов! Не годится нам, более опытным в уборке риса, уступать новичкам, давайте-ка поднажмем!»
Было девять часов утра. На дороге появилось несколько деревенских парней, возвращавшихся в деревню с рынка. Они несли какие-то покупки, шли не спеша, вразвалочку, весело переговаривались. Увидев на поле множество девушек, остановились и вытаращили глаза.
— Смотрите, а вон у той, что повыше, ножки-то ничего, а!
— Только загореть почему-то не успели!
Школьницы, к которым относились эти слова, не знали, как себя вести, — то ли смеяться, то ли плакать, то ли бежать. Одна так и сделала: бросила колосья в воду и кинулась к подругам.
Парень с длинными завитыми волосами прокашлялся и скороговорочкой прогнусавил вслед убегавшей девушке куплет из пошлой песенки:
— Эй, погоди, не убегай, подружка, А вдруг нам повезет с тобой; Приблизимся, как к кружке кружка, — Что, если я — избранник твой…В волости хватало бездельников. В годы долгой оккупации часть молодежи, особенно дети состоятельных родителей, привыкла ничего не делать. Все, что умели эти здоровые парни, — околачиваться на рынке, торговаться или торговать. Заветное желание — купить рубашку поярче, а брюки поуже. Эти лодыри не давали проходу ни одной девушке. Однако бравые молодцы быстро линяли, превращаясь в мокрых куриц, как только оказывались перед местными властями. А когда проходил очередной набор в армию, их словно ветром выдувало из селения! Однако стоило появиться праздничной процессии, приехать в деревню кинопередвижке или артистам, как напомаженные хлюсты в таиландских сандалетах, добытых у спекулянтов, оказывались тут как тут, пели, шумели и хулиганили.
Люди, работавшие на поле, поначалу не обратили внимания на незваных гостей. Но поведение их становилось все развязнее, приставания — все назойливее, и тогда одна артистка, женщина уже немолодая — ее звали Тхин, — разогнулась, огляделась по сторонам и сразу поняла, в чем дело.
— Девушки, послушайте-ка! — крикнула она. — Предлагаю поприветствовать нарядных молодых людей, которые, прогулявшись на рынок, теперь пришли помочь нам. Давайте-ка, девушки, свои серпы, отдадим их этим молодцам.
Парни продолжали бесцеремонно разглядывать девушек. Один из них, похожий на пестрого головастика из-за яркой одежды и красных прыщей, усыпавших все его лицо, — это он пропел начало песенки про любовь — осклабился во весь рот, показав несколько золотых коронок.
— А что, если будет любовь, то почему бы не преодолеть горы?!
Тхин рассмеялась.
— Верно говоришь. Только до гор далеко, а рис — вот он. Его и надо нам одолеть в первую очередь. На вас наряды не для работы, а то бы вы нам, конечно, помогли, ребятки, так ведь? Но что поделаешь, вы, наверно, поете хорошо? Вот этот, с золотыми зубами, куда какой голосистый! Спойте-ка нам, чтобы повеселей работалось.
Предложение Тхин подхватили:
— Пускай споют что-нибудь веселое!
Такого поворота парни не ожидали. Поняв, что попали в дурацкое положение, они поспешили прочь.
Девушки проводили их хохотом, а Тхин прокричала вдогонку:
— Эй, детки, не забывайте, что на дворе-то тысяча девятьсот шестидесятый год. Не найти вам теперь щели, куда можно было бы забиться и спрятаться от новой жизни!
Повар из воинской части принес на мерно покачивавшемся коромысле два ведра воды. Опустил их на землю у края поля и позвал:
— Девушки, сестренки! Подходите водички попить! А на этих оболтусов не стоит и внимания обращать — с ними жизнь разберется!
Девушки столпились возле баков. У всех от жары давно уже пересохло в горле. Повару совали кто кружку, кто жестянку, а он, не разгибаясь, наполнял их черпаком, сделанным из консервной банки. Вода была теплой, но ее пили жадно, и она, словно хмель, кружила головы. Лица работников раскраснелись, волосы слиплись от пота и блестели. Подтянулись мужчины, усталые, молчаливые.