Таймири
Шрифт:
— Может, в деревне кто расщедрится, — предположила Минорис. — Вон, недалеко уже.
Дождь поумерил резвость, выглянуло солнце, и можно было видеть, как скачут и пузырятся по лужам блестящие капли. Ближе к деревушке совсем развиднелось.
Над несколькими крышами из печных труб струился змейками дымок. Минорис заметила дым, лишь когда отвела взгляд от своей толстой золотой косы. Раньше она и мысли не допускала, что можно отрезать такую красоту. Остер Кинн, подлюга, допустил. Коса в обмен на знания? Что ж, честная сделка. Только вот вопрос, удержатся
Сэй-Тэнь догнал запыхавшийся философ (к Минорис он подходить побаивался) и выразил твердое желание остановиться в деревне у кого-нибудь из жителей.
— В бане попаримся, краюху хлеба перехватим — и снова в путь.
— Тут вы правы, — заметила Сэй-Тэнь. — Мы с Ритен-Уто без отдыха не протянем.
— Да и у меня сейчас ноги отвалятся, — вставила Таймири, на которой еще минуту назад из-за признания капитана не было лица.
***
С того дня, как в город Цвета Морской Волны прибыл Вазавр, у местных властей началась головная боль, а на улицах — самая настоящая свистопляска.
Пока философ странствовал со свитком по горам, горожанам-то, конечно, ничего не угрожало. А вот у бедняги Вазавра мог случиться сердечный приступ. Если раньше нервишки у него только слегка пошаливали, то теперь действительно расшатались, и командир сделался не в меру вспыльчивым да издерганным. Из выдержанного вояки он превратился в ополоумевшего солдафона. Этот солдафон носился по улицам, орал на прохожих и одним своим видом вызывал обмороки у элегантных дам. На прохожих он, по большей части, обрушивался за дело: никто, решительно никто не хотел признаваться, куда исчез Диоксид. И ведь таких непутевых обывателей даже кулаками не наградишь — не выйдет. Вокруг них словно капсула непробиваемая. Захочешь ударить — рука отскочит. У тебя ушиб, а им как с гуся вода. Вазавр лично пробовал поколотить одного достопочтенного гражданина, но между ними точно невидимый щит образовался. И хоть ты тресни, а щит не расколется.
Другому порядочному господину командир пытался пустить пулю в лоб. Но пуля, как известно, дура. Да не простая дура — прыткая. Отскочила — и к Вазавру. У самого виска просвистела. Благо, царапиной обошлось.
Похожим образом обстояли дела с выводом пленных за пределы города (их толкали, как толкают кукол-неваляшек, — по-другому не выходило). Солдаты пятого взвода прозвали городскую границу «разумным барьером». Чужаков этот барьер пропускает, а пленника — словно чувствует, что он пленник, — никак. Сослуживцы уже и так, и эдак исхитрялись, но через неосязаемую преграду не переступила нога ни одного невольника.
— Знаете что?! Это попахивает колдовством! — в гневе кричал Вазавр. У него дергался глаз, дрожали губы, и казалось, бедолага вот-вот расплачется. Злость он срывал теперь исключительно на солдатах.
Со временем военных отрядов в городе прибавилось. В своей надежде сломить сопротивление численностью армии Вазавр был безнадежен. На худой конец, он осложнит жизнь этим прохиндеям-горожанам хотя бы тем, что создаст на улицах заторы и стеснит движение, созвав вооруженные силы из разных подразделений.
В один из дней, когда улицы были донельзя запружены разным людом, сквозь толпу проталкивался Карион. Ему несколько раз отдавили ногу и единожды съездили локтем по макушке. Он хватал ртом воздух и уже прощался с жизнью, когда людской волной его выбросило к дверям какого-то магазинчика. Магазинчик пах краской и сварливо скрипел старой вывеской на железных цепях.
«Добрался-таки», — улыбнулся себе Карион и поспешил внутрь. Услужливо звякнул на притолоке колокольчик, с полок дохнуло древесиной и дорогими чернилами, которые использовали для черчения географических карт. Из-за прилавка вылез усатый продавец.
— На бульварах творится адуляр весть что! Парень, как ты цел-то остался?! — в непритворном изумлении воскликнул он.
— Мне это… — промямлил Карион, но потом собрался и бойче добавил: — Мне ранец, пожалуйста, длинный канат метров эдак на сто и спасательный жилет, если найдется.
— Найдется, у нас все найдется! А ты никак в поход собрался?
Карион кивнул. Он не стал распространяться, в какой именно поход, потому как пора нынче неспокойная. У стен повырастали уши, на затылках случайных прохожих — глаза. А камни, того и гляди, скоро разговаривать начнут. Так что лучше попусту языком не молоть. Молчание всегда в цене.
Зачем вражеским агентам знать, что он собирается предупредить Диоксида? В город философу возвращаться ни в коем случае нельзя. Да и Карион теперь вряд ли вернется. Если за ним снарядят слежку, придется убегать, запутывать следы, а это — дополнительная трата времени и сил.
Вернувшись домой, он выволок из сарая утлую лодчонку, подлатал днище и погрузил в лодку свое незатейливое снаряжение. Ранним утром, пока не проснулись соседи-рыбаки, спустил суденышко на воду и, часто озираясь, стал грести. Слежки вроде бы никакой. Только бородатый старичок у прибрежной таверны носом клюет. Судя по всему, безобидный.
Заспанная река Стрилл не ожидала, что поплывут по ней в такую рань. Зевнула, потянулась на свой манер и давай подталкивать лодчонку. Вскоре Карион почти совсем скрылся из виду. И вот тогда-то безобидный старичок, что дремал под навесом, сдернул сначала куцую бороденку, потом широкополую шляпу и сделался ну совсем как Вазвавр.
— За ним! — скомандовал он. Тотчас высыпали из таверны солдаты. Всю ночь мальчишку караулили. Злые, сонные. Кое-кто, правда, хлебнул тайком пива и был навеселе.
Вазавр восхищался собой всё больше. Город окружен, наблюдение за юнцом установлено. Наверняка ведь поплыл к Диоксиду, обстановку докладывать. Там его, Диоксида, и сцапают. Главное действовать из-за угла, под сурдинку, чтобы не спугнуть ненароком. Вазавр был почему-то уверен, что мальчишке известно, где укрылся философ со свитком. А вот Карион не был уверен ни в чем и в поисках решил руководствоваться шестым чувством. Ненадежная, правда, штука это шестое чувство. Но в лихое время лишь оно порой и выручало.