Тайна «Архелона» (Крик дельфина)
Шрифт:
Нового врача… Ха-ха! Кто к ним пойдет? Разве что с электрического стула. Пускай присылают смертника. Одним будет больше… Опять же разнообразие - свежий человек оттуда, из того мира, с того света…
«Шорш-шорш-шорш…» Шум дождя. Прекраснейшая, никем не записанная и никем не сыгранная музыка. Ника любила блаженствовать под нее в его объятиях.
…Они познакомились на «островке безопасности» посреди главного проспекта Александрии. Перед ними ревел почти монолитный поток машин, и брода в нем не было. Движение в городе седьмого чуда света строилось по принципу «хочешь жить - умей вертеться». Вертелись все: автобусы со сломанными дверками, пароконные фиакры с ярко начищенными медными фонарями на облучках, грузовики с сорванными капотами и потому обнаженными двигателями, громадноколесные арбы с резными транцами, японские мопеды и германские мотоциклы «цундапы», брошенные в окрестных пустынях еще роммелевскими солдатами, помятые «ситроены», «опели», «москвичи», «фольксвагены»… Все это сновало зигзагами, пытаясь оттеснить, обойти друг друга не справа, так слева, не по мостовой, так по тротуару.
Курчавый полицейский в полосатых нарукавниках жестикулировал посреди этой лавины, как Отелло в театре глухонемых в своей роковой сцене. Регулировщик мог бы посылать воздушные поцелуи рыжекудрой владелице спортивного «ягуара». Он мог бы отрабатывать подскоки каратэ. Он мог бы, обернувшись к ближайшей мечети, совершать намаз. Ничто бы в уличном движении не изменилось, и полицейский знал это и потому размахивал руками свободно, расковано, как вздумается, и ему хорошо было от такого приволья.
Рейфлинт нервно прохаживался по «островку», ожидая хоть малейшего просвета. Девушка беспомощно ему улыбнулась, и он невольно ответил ей тем же.
– Похоже, придется здесь заночевать, - не очень удачно сострил коммодор. К счастью, девушка владела английским настолько плохо, что его покушение на юмор осталось незамеченным. Рейфлинт разглядел ее как следует и оценил высшим баллом: стройная фигура, черные волосы, нос с легкой горбинкой.
– Италия?
– Сербия.
– Мисс Сербия, - галантно уточнил Рейфлинт, и комплимент его был принят с достоинством. Он тут же перестал себя чувствовать провинциалом в столице.
– Я не Харон, но берусь переправить вас на тот берег.
На взмах руки к бровке «островка» притерся разболтанный «мерседес» - такси с оловянным ангелом на капоте. Девушка проскользнула на заднее сидения. Два красивых колена ненароком открылись в недозастегнутом разрезе джинсовой юбки.
Рейфлинт дал водителю десятидолларовую купюру, и тот, плюнув на бумажку, хлопком приклеил ее ко лбу. Жест надо было понимать как восхищение щедростью чужестранца.
– Куда?
– просиял парень белозубой улыбкой.
– Вперед. По набережной… Я предлагая, - обратился Рейфлинт к спутнице, - отпраздновать наше спасение. Два бокала шампанского «Нефертити»?
– Здесь есть бар, где подают настоящее кьянти.
Они долго сидели в прохладном баре «Венеция», пили благословенное итальянское вино и никак не могли наговориться. Рейфлинт с грехом пополам помнил язык матери - польский, поэтому в затруднительных случаях вставлял славянские слова, а Княженика - так звали девушку (Рейфлинт тут же упростил сложное для англосакса имя) - употребляла иногда сербские. Беседа их напоминала прогулку по горной тропе, когда то и дело приходится подавать друг другу руки, чтобы преодолеть очередную преграду. Обычная предупредительность в таких случаях перерастает в нечто большее… Они помогали друг другу искать слова рьяно, почти самозабвенно и искренне радовались, когда сложная тирада становилась наконец понятной. И еще выручали пальцы - жесты и прикосновения - некогда древний язык человечества, ныне тайный язык любви… Вечер и ночь они провели в отеле у Ники; распахнутые окна выходили на канал, и суда проплывали так близко, что чуть не задевали створки ноками рей. Гортанные крики лоцманов тонули в шуме ночного ливня - египетский ноябрь давал себя знать.
…Сначала к нему вернулся слух, и он услышал ее дыхание, крик петуха, вопль муэдзина. Затем ему удалось размежить веки, и он увидел солнечный квадрат на стене, задевший краешком ее плечо. Немного погодя вернулись силы, и он шевельнулся.
Ее оживание началось со слабого пожатия пальцев.
Потом они задавали друг другу самые простые вопросы, чтобы проверить, вернулось ли к ним сознание, с которым оба так отчаянно расстались.
– Тебе не холодно?
– Я не отлежал тебе руку?
– Ты знаешь, - счастливо вздохнула Ника, - у меня такое чувство, будто внутри распустилась белая лилия.
Рейфлинт хотел немедленно увезти Нику в лучший город планеты, в Мекку влюбленных - в Венецию, благо, «Дрэгги» стоял в ремонте и старина Кьер мог отпустить своего старшего хоть на неделю. Но Нику ждали подмостки зала моделей. Флорентийский салон гастролировал в Александрии три дня, так что об отпуске не могло быть и речи. Ника считала, что ей повезло с салоном. Она приехала в Италию на заработки, и после долгих мытарств видная флорентийская фирма предложила ей хороший контракт.
– К черту контракт!
– заявил Рейфлинт и, выплатив Никиному менеджеру неустойку, в тот же день взял два билета на авиарейс в Венецию.
– Ты меня выкупил, как рабыню, - смеялась Ника.
– Рабыню, но ставшую прежде возлюбленной, - поправил Рейфлинт.
СПЛЯШЕМ, ФЛЭГГИ, СПЛЯШЕМ!
Резкая трель боевой тревоги оборвала воспоминания коммодора.
– Сэр, вышли в точку всплытия!
– доложил Рооп.
Едва «Архелон» всплыл на внешнем рейде своей базы, как дюжина моряков, изжаждавшихся по свежему воздуху, свету и простору, полезла из рубочной шахты на палубу…
Напрасно старший офицер Рооп пытался остановить их, кричал и ругался. Бахтияр просто-напросто отодвинул его в сторону.
При виде синеватой кромки берега архелонцы совершенно ошалели. Казалось, будь он поближе, они непременно попрыгали бы в воду и поплыли к земле, не щадя сил. Но приходилось довольствоваться созерцанием утраченного рая, и тяжелый морской бинокль переходил из рук в руки.
«Архелон» пришвартовался к старому сейнеру, просевшему в воду под тяжестью ящиков и бочек чуть ли не по фальшборт.
Барни сам попросился в погрузочную партию и таскал тяжелые пластиковые пакеты, контейнеры, коробки с энергией человека, разбирающего себе лаз из засыпанной пещеры. Выждав момент, когда ящиков на палубе осталось совсем немного, Барни проскользнул в люк машинного отделения и спрятался под настилом в промежутке между дизелями. Он слышал, как грохотали поверху чьи-то каблуки, как спихнули на сейнер сходни, как взвизгнула отходная сирена… Его хватятся не скоро. С погружением радиовахта закрывается, до сеанса связи восемь часов. За это время портовый буксир оттащит сейнер в гавань, а уж там… Нет-нет, Барни не так безрассуден, чтобы немедленно пробираться к Флэгги, хотя соблазн повидать ее хоть издалека был дьявольски силен. Он уйдет в горы, в альпийские луга, и как больной зверь чутьем выбирает себе целительную траву, так и он будет поедать всевозможные корешки и ягоды, соскребать в пещерах мумие, пить родниковую воду, купаться в горячих источниках, пока эти проклятые бронзовые пятна не исчезнут…
Флэгги лежала с широко открытыми глазами. С соседней подушки О’Грегори восхищенно разглядывал ее профиль. Он и представить себе такого не мог: жрица любви, баядерка, искусница…
– Неужели у тебя целый год никого не было?
– Никого, - чуть слышно ответила Флэгги.
– Шизи!
– приподнялся на локте О’Грегори.
– Ведь ты же южанка. Неосуществленные желания разрушают организм изнутри. Поверь мне как врачу!
– Верю, - устало вздохнула Флэгги.
– Я и так уже сплошная Хиросима.