Тайна архивариуса сыскной полиции
Шрифт:
Я глазами показала на толпу детишек, весело машущих родителям с деревянной качели. Кивнула и успела сделать несколько шагов, мимоходом отмечая, что не вижу, куда иду.
– Я буду ждать вас, Мари! – крикнула Клер мне вслед.
– До встречи! – я помахала француженке на прощание.
Меня качнуло. Неприятное это чувство, когда землю выбивают из-под ног.
Высокий грузный мужчина преградил мне дорогу, схватил в охапку и расцеловал. Я оттолкнула его двумя руками, а он, смеясь, сорвал с головы кепку и бросил у моих ног, а затем и сам рухнул
– Пляши, красна девица! – громко гаркнул он.
Рядом заулюлюкали и засвистели. Я расправила плечи и пустилась в пляс. Праздник! Пасха! И нет мне дела до чужой злости и обид! Я плясала и смеялась.
– Хороша! Ох, и хороша!
Я хороша! И мне – хорошо!
Воздуха не хватало, из-под новых калош летела грязь. Кажется, я слышала своё имя. Но сколько в городе Марий? Вереница веселых лиц рядом, хлопки, крики. Князя нет в городе! Так чего бы не сплясать? И не погулять!
– Мария Михайловна! Машенька!
Я повернулась на голос и остановилась. Смутилась, вспыхнув от невыносимого стыда. Что за дикие пляски, Мария?! И он всё это видел!
Иван Петрович Бортников стоял совсем рядом и улыбался:
– Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе… – пробормотала я.
Что Бортников забыл на Марсовом поле? Почему лощеный адвокат стоит рядом со мной, а не распивает бренди в клубе на Миллионной?
Светло-серые брюки, безупречно скроенное пальто, тонкая трость, на которую он опирался, и свежая грязь на начищенных ботинках, еще больше подчеркивающая разницу в наших социальных статусах. Он был здесь чужим. Как ожившая реклама модного магазина. Как нарядные туфли под старым линялым платьем. И именно в таком платье я стояла сейчас.
– Целуй, пока не сбежала! – в толпе заулюлюкали, подначивая адвоката, я же готова была провалиться сквозь землю, лишь бы не смотреть мужчине в глаза.
Бортников хохотнул. Повернулся к самому языкатому и протянул ему трость:
– На-ка, подержи! – приказал он мужику и, крепко стиснув меня в руках, на краткий миг прижался губами к моим губам. – Замечательный праздник! – рассмеялся мужчина, отпуская меня и забирая трость. – Можно безнаказанно целовать понравившихся девушек, и никто ничего не скажет.
– Именно! – подтвердила я, с трудом удерживая лицо – в наш с Бортниковым адрес не стеснялись отпускать скабрезные шуточки.
– И мужчин, кстати говоря, тоже, – Иван Петрович подал мне локоть и кивком показал мне на дородную женщину с огромным саквояжем в руке.
Та тянулась за поцелуем к молодому светловолосому мужчине с лихо закрученными усами. Избежать неизбежного ему не удалось. Толстуха влюбленно смотрела на красного от такого пристального внимания парня. Кто-то хлопнул жертву традиций по широкой спине и загоготал.
Бортников, весело мне подмигнув, подытожил:
– Традиции.
Он аккуратно увел меня от танцующих. Я вглядывалась в раскрасневшиеся лица, но не нашла ни Анны, ни Петра. Зато заметила Василия у наспех сколоченной сцены. Когда-то алая ткань, призванная
– Хотите посмотреть представление? – уточнил Бортников.
– Я ваши кумирческие боги повергаю себе под ноги! – донеслись до нас хриплые крики артиста. – В грязь топчу, веровать не хочу! Верую в Господа нашего Иисуса Христа и целую его в уста!
Еще немного, и жестокий царь Максимиллиан убьет за веру сына.
– Сыноубийца! – закричал какой-то мужчина.
Я вздохнула. День только начался, но многие уже изрядно пьяны.
– Нет. Не хочу. Прошу прощения, Иван Петрович, я сейчас вернусь, – забрала я ладонь и, не дожидаясь ответа, побежала к мальчику, отчего-то уверенная – надо торопиться. – Василий! Вася! – громко крикнула я, по дороге уворачиваясь от чьих-то рук.
Он услышал, завертел головой. Я помахала ему, подзывая.
– Чего, теть Маш? – подбежал ко мне он.
– А там в лапту играют! Пошли! – я потянула его за руку. Вовремя. Тот самый, негодующий пьяница уже лез с кулаками на царя-безбожника. Или не тот.
Гуляния были в самом разгаре. Играла музыка, горожане соревновались, христосовались, танцевали и … напивались. Водка – обжигающая замена реальности. Лекарство от бедности, разрушающее личность.
Я, наконец, заметила Анну – она стояла рядом с Петром. Хорошо. Раз Чернышов с ней – можно не волноваться. Пусть веселятся. Проводила Василия к детям и поцеловала в нежную щеку.
– Иди играй.
– Нежности! – скривился он и вытер щеку грязным рукавом.
– И передай матери, что я уже ушла домой! – рассмеялась я.
Ему не было неприятно. Совсем наоборот. Он тянулся за лаской, мать редко баловала его. Причиной было и воспитание – не принято было среди рабочего люда лелеять детей, и отсутствие сил – Анна очень уставала.
– Хорошо! – пообещал он и, быстро прижавшись ко мне, обнял и побежал играть. Только пятки сверкнули.
Я проводила его глазами и, безо всякой надежды на успех, обернулась в поисках адвоката. Вряд ли он остался меня ждать. Да…сегодня я превзошла самое себя… образец благовоспитанности. Разумеется, адвоката на месте не было. Погуляли и хватит. Пора домой. Я вздохнула, чувствуя невыносимую тяжесть, свалившуюся мне на плечи, и уткнулась в чужое пальто.
– Я вас поймал! – заявил мне Иван Петрович. – Составите мне компанию за обедом, Машенька? В честь праздника?
Мне стало тошно. Неужели я кажусь ему настолько жалкой, что единственное желание Бортникова – меня накормить?
– Никак не получится, – как можно беззаботнее отозвалась я. – Вечером у меня встреча, я хотела бы зайти домой.
– В таком случае я провожу вас, – безапелляционно заявил мужчина. – Вашу руку.
– А вы умеете быть настойчивым! – я взяла его под локоть.