Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта

Эндрю Ньюберг

Присутствие могучего духовного союзника убеждает верующих в том, что их жизнь входит в какой-то единый грандиозный замысел, что миром правит добро и что в итоге можно победить и саму смерть

История человечества показывает, что религии редко стремились к подобному инклюзивному и великодушному мировоззрению и что конфликт почти всегда был для них нормой. Однако мы можем наблюдать и обнадеживающие явления: ряд важных религиозных мыслителей готов принять идею, что все религии тесно соединены духовными связями, и кого-то из них это даже радует.

Далай Лама говорит:

Люди по самой

своей природе обладают разными интересами и наклонностями. Потому нас не должно удивлять обилие различных религиозных традиций с их разным мышлением и непохожими практиками. Но это многообразие позволяет всем быть счастливыми. Если у нас есть только хлеб, люди, которые едят рис, почувствуют себя покинутыми. Когда существует много видов пищи, можно удовлетворить различные потребности и вкусы людей. А люди едят рис потому, что он лучше всего растет там, где они живут, но не потому, что он чем-то лучше или хуже хлеба. [167]

167

Цит. по: Dalai Lama.

«Поскольку все традиции мировых религий по сути направлены на одну общую цель, нам следует стремиться к тому, чтобы между ними царили взаимное уважение и гармония» [168] . В своей книге «Мистическое сердце» Вейн Тисдейл – католический мирянин, ведущий монашеский образ жизни, – утверждает, что видит начало возникновения уважения и гармонии между религиями, к которым призвал стремиться Далай Лама. Тисдейл изобрел термин «взаимодуховность», чтобы обозначить им климат диалога и примирения между религиями и напомнить о той базовой духовности, которая присуща всем религиям.

168

См.: Teasdale 1999.

«Взаимодуховность не есть уничтожение богатого разнообразия религий, – говорит он. – Это не отказ от уникальных особенностей каждой традиции в пользу гомогенной сверхдуховности. Это также не попытка создать новую форму духовной культуры. Скорее, это попытка сделать доступными для каждого все те формы, которые может принять духовное путешествие».

Как считает Тисдейл, это путешествие начинается с первичного человеческого стремления к мистическому союзу с чем-то большим, к единению со всеобъемлющей истиной, которую люди искали задолго до того, как появились религии, давшие ей определение.

«За много тысячелетий до появления мировых религий как социальных организмов, прокладывающих себе путь в истории, мистическая жизнь была в полном расцвете», – говорит Тисдейл. По его мнению, мистическое стремление установить связь с божественным составляет суть любой подлинной веры и существо всех религий.

«Можно сказать, – заявляет Тисдейл, – что реальную религию человечества представляет собой сама духовность, поскольку именно мистическая духовность есть источник всех мировых религий».

Представления Тисдейла основаны на его вере и личном мистическом опыте, однако этот подход, основанный на духовности, привел его к такому же заключению, на которое указывает нейробиология: все религии возникают из опыта трансцендентного и им питаются, поэтому все они ведут нас, хотя и разными путями, к одной и той же цели – к целостности и единству, где различные веры сливаются в абсолютном и недифференцированном целом.

Для сторонников взаимодуховности представление об этом фундаментальном единстве имеет огромное духовное значение, но и вполне практический смысл. Как говорит писательница и религиовед доктор Беатрис Бруто в своем предисловии к «Мистическому сердцу», мистицизм может подарить миру высшую надежду на более счастливое будущее, дав нам возможность преодолеть жадность, недоверие и страхи за свою безопасность – те пороки, которые на протяжении многих веков порождали страдания и конфликты. Она пишет:

Давайте вспомним о стремлении господствовать, жадности, грубости, насилии и всех других бедах, которые рождаются из ощущения неполноценного и незащищенного от опасностей бытия. Мне нужно больше власти, больше имущества, больше уважения и восхищения. Но этих вещей никогда не хватает, а страх всегда остается. Он исходит отовсюду: от других людей, от экономической ситуации, от идей, обычаев и верований, от природной среды, от наших собственных ума и тела. Все эти другие запугивают нас, угрожают нам, создают в нас тревогу. Мы их не можем контролировать. Все они, в той или иной мере, нам чужие. Наш опыт говорит нам: я есть Я, а они – не-Я.

По мнению Бруто, мистицизм позволяет нам преодолеть эти эгоцентричные страхи. Сознание мистической целостности показывает нам, что по сути мы не совсем чужие друг для друга и что фактически мы имеем то бытие, которое нам нужно, чтобы быть счастливыми. Когда, говорит Бруто, понимание этого мистического единства начинает доминировать, «наши мотивы, чувства и поступки меняются; тогда мы переходим от замкнутости, отвержения, вражды и деспотизма к открытости, доверию, готовности принимать людей, поддерживать их и жить вместе с ними».

«Такое единение, – говорит она, – такая свобода от отчуждения и чувства опасности представляют собой надежные основания для лучшего мира. Это значит, что мы будем стараться помогать друг другу и не будем ранить друг друга».

Любой человек, читающий газеты, – тот, скажем, кто слышал о Руанде, Косове, Кашмире или Голанских высотах, – может счесть Бруто с ее оптимизмом наивной. Разве это не часть природы человека – понимать выживание как вопрос соревнования и покорения, как выживание самых приспособленных, как жестокую схватку пауков в банке? В конце концов, в процессе эволюции мозг человека развивался для того, чтобы мы выходили победителями из всех схваток с противником. Мы снабжены природным даром предвидеть опасности, идентифицировать врагов и яростно защищать наши интересы, какими бы узкими и эгоистичными они ни были.

Это, однако, не значит, что наша природа обрекает нас жить в мире раздоров и разногласий, поскольку тот же самый мозг, который поддерживает наши самые эгоистичные стремления, также содержит аппарат для выхода за пределы Эго. Когда человек переживает трансцендентные состояния, какова бы ни была их духовная сущность в конечном смысле, подозрение и враждебность исчезают на фоне мира и любви в неописуемом союзе с Высшим. Именно такая сила состояний единения, меняющая людей, делает мистицизм нашей самой главной надеждой, поскольку это, как считает Беатрис Бруто, вполне практичное и действенное средство для улучшения поведения людей. «Если бы мы смогли правильно использовать ту энергию, что находится внутри нас, – говорит она, – если бы мы чаще заботились о нуждах и благосостоянии тех, кто нас окружает, мы страдали бы гораздо меньше. Перераспределение потоков внутренней энергии – вот что совершает мистицизм».