Тайна Черной горы
Шрифт:
– Не-не!.. Теперя самое время пришло, – сказал дед, доставая с полки бутылку темного зеленого стекла и открывая пробку. – Давай, унучек, промну малость… И жилки и косточки твои. По первой пихтовым маслом. Пихта она, знашь, пользительна для нашего существа. Пихта силу дает и крепость. А потом барсучьим салом, чтоб хворь не брала и здоровьем крепчал ты…
Снова вернулись в парилку. Терентий расположился на лавке, отдался на произвол дедовским пальцам и ладоням. Руки у деда Мокея цепкие и хваткие, мяли-проминали каждую жилку, каждую косточку,
– Ить три года, почитай, не видилися… А ты, унучек, ничаво. Покрепчал! В полную силу вошел… Повернися-ко на бочок! Так-так, мясо наросло и жилы укрепилися… Грудь разотру ишо… На пользу служба пошла, на пользу…
Терентий блаженно улыбался. Дед трудился без устали. Под его руками тело становилось легким, невесомым. После жесткого пихтового масла барсучий жир казался мягким и ласково-нежным. Ладони деда шелковисто скользили по спине, по пояснице, от них распространялось какое-то сладкое, убаюкивающее тепло, такое родное и долгожданное, словно через дедовские руки вливалась, входила какая-то успокаивающая сила, нужная для будущей жизни.
– В полную силу мужницкую ты, унучек, вошел… Девку тебе надо, девку… Терпеть не моги, ни в коем разе нельзя… Супротив естества не ходи, – у деда голос звучал ласково, убаюкивающе, слова выходили округлые, как шарики, катились один за другим. – На службе оно можно было и терпеть, а теперя лишь во вред пойдет. Сила мужицкая от близости с бабой крепчает, а без нее чахнет и в землю уходит… Выбирай себе девку и с нею любись.
– Дык я что? Дык я против, что ль? – Терентий смущенно улыбнулся, видя перед собой мысленным взором Наталку-Полтавку, вспоминая, как она дышала ему в лицо.
Совсем даже не против…
– Самый что ни есть возраст тебе сейчас, Тимоха. Самый твой что ни есть час настал, – дед Мокей обливал теплой водой из деревянной шайки, хлопал ладонью по спине, наклонился и тихо, словно кто-то мог подслушать, сказал: – Ить есть на примете у меня…
– Кто ж примечен-то? – полюбопытствовал Терентий, откладывая в сторону исхлестанный березовый веник с редкими оставшимися листиками и садясь на лавку.
– Дык не одна, а целых три… Выбирай – не хочу! В соку девки.
– Кто ж такие?
– Из кержацких нашенских семей. Не иноверов каких-нибудь, а людей праведных, – дед Мокей выдержал паузу, поставил шайку на полку, сел рядом с внуком и стал загибать пальцы на руке. – У Дарюриных дочка на выданье, вот тебе раз! У Бардиных тож, ихней Верухе осемнадцатый пошел… Самый раз любиться. Вот тебе два! Бери – выбирай! Жирно жизня ноне пошла. И ишо дочка у дальней родни нашей, у Матовиных.
– Санька, что ли? – хмыкнул Терентий, припоминая тонкую высокую девчонку, которая приезжала гостить на праздники.
– Она самая.
– А что в ней-то? Плоская да тощая.
– Сколь годов прошло, а? Наросло мясо, в самый сок девка вошла. Што надо! В талии узка,
Дед Мокей говорил с запалом, выплескивая наружу давно накопившиеся думы. Терентий покорно выслушивал его, качал согласно головой, зная взрывчатый характер деда. А что спорить? Правду говорит дед. Терентий и сам давно решил обзаводиться семьей и метил себе в жены Наталку-Полтавку. Лучше ее он никого не видел себе в пару, хотя она и не совсем кержачка, а полукровка. Бабка ее была ссыльной, полячкой, из Варшавы. Против царя выступала. А дед из местных охотников, выкрал ее из-под охраны, да и махнули в тайгу. Так она и прижилась в здешних краях, нарожала ему сынов да дочек.
Выбрав удобный момент, Терентий как бы промежду прочим спросил и о Наталке-Полтавке.
– Дык ее нету, – ответил охотно дед. – Она уехала сама ишо прошлым летом.
– Как уехала? – Терентий резко поднялся и сел, уставившись в мокрое от пота бородатое лицо Мокея.
– Пароходом, ишо как можна…
– Каким пароходом? – удивился глупо Терентий, чувствуя, что у него в груди что-то ворочается, обдавая лицо то жаром, то холодом.
– Обыкновенным, каким пассажиров возят. Ума-разуму набираться поехала, подалася в институт поступать…
Радость возвращения домой как-то сразу поблекла и померкла, словно надвинулась туча и закрыла солнышко, видно его, но оно уже не греет. Терентий по-быстрому омылся и, машинально отвечая на расспросы деда, пошел в предбанник одеваться. Мысли вертелись. Уехала… Как же так, а? Терентий в предбаннике уселся на прохладной лавке, отодвинув одежку. Солнечные зайчики играли на свежеотесанных плахах стены, высветляя застывшие оранжевые капельки смолы, чем-то похожие на слезки…
2
В просторном доме Чухониных дым стоял коромыслом. Шумно. Весело. Сытно. Пришли соседи, родня, дружки Терентия. В окна заглядывала детвора, а за их спинами таились девки. Им невтерпеж поглядеть на Терентия.
Бабка Парасковья, или как ее звали в округе – Чухониха, жена старого охотника и рыболова Мокея Чухонина, на радостях не знала, как угодить и чем угостить внука, возвернувшегося живым и здоровым после службы. Она все подкладывала и подкладывала на стол, обильно уставленный едою, то полный березовый туесок, то чашку со снедью, то ставила сковородку и, глядя на внука, счастливо улыбалась да ласково приговаривала: