Тайна декабриста. Сборник повестей
Шрифт:
И это было далеко не все; у Грабина имелся в запасе еще один крупный козырь.
— Вы знаете, Геннадий Васильевич, что при крупных политических потрясениях (Грабив избегал прямого употребления слова “революция”) в первую очередь бывают обречены на гибель культурные ценности? Но это — в худшем случае, В лучшем — вы рискуете лишиться своего собрания, не получив взамен ничего…
Знал, куда бил, ловкий провокатор! При этом доводе Егудин даже в лице изменился.
— Заверяю вас, Геннадий Васильевич, что в библиотеке конгресса ваше собрание ни в коем случае не будет разрознено, — завершил свою длинную речь Грабин. — Оно войдет в нее как единое, неделимое целое и составит украшение “славянского зала”. На какой бы сумме мы с вами ни сошлись, все равно оно будет рассматриваться, как ваш личный дар американской нации. Можете быть уверены, что западное просвещение оценит его по достоинству…
И уговорил!
Заколоченное в ящики собрание Егудина погрузили в семь товарных вагонов, и покатилось оно без малейшей задержки через всю Сибирь, Европейскую Россию и Германию на причал в Антверпене. Там книги перегрузили на пароход… Егудин оставил себе часть рукописей да несколько сот книг, которыми особенно дорожил.
— И много американцы ему заплатили?
— Какое! — махнул рукой старик. — Задарма продал, вовсе задарма — пятьдесят тысяч долларов. Ведь самому-то ему библиотека больше полмиллиона рублей стоила.
— А не помните ли вы, — спросил Максимов, — были в оставшихся рукописях бумаги декабристов?
— Были. На них Геннадий Васильевич совсем случайно наткнулся. Стал как-то разбирать ящик с книжным хламом, что я в Чите купил, потом кличет меня: “Гляди-ка, Яков, вот так находка!”.
— Скажите, не было ли среди этих бумаг завещания декабриста Завалишина?
— Как? Завалишина? — старик, морщясь, напряженно пытался освежить что-то в памяти. Потом вздохнул: — Нет, не упомню.
— Подумайте, мы вас не торопим.
Однако воспоминания расстроили старого книжника, он горестно качал головой и все повторял:
— Извиняйте, не могу припомнить. Стар стал. Да разве все упомнишь… Может, в музее знают.
Максимов и Чернобровин, поблагодарив старика, уехали. А Успенский, погасив свет, долго ворочался на своем диване, кряхтел. Как открывшаяся старая рана, мучило его сожаление об утраченной книжной Голконде [25] .
… А в это время полковник в своем кабинете досказывал старшему лейтенанту Чернобровину то, о чем не догадывался старый букинист и что являлось истинной подоплекой этой беспрецедентной сделки.
25
Местность в Индии, где в старину обрабатывали алмазы, некогда столица могущественного Деканского царства. В переносном смысле — сокровищница.
— Есть еще кое-какие материалы о судьбе егудинской библиотеки. Вот описание егудинского собрания на английском и русском языках, составленное господином Грабиным, — полковник положил на стол монографию, полученную от Гольдман. — Обратите внимание: место издания — Вашингтон, год 1905. Она выпущена еще до покупки библиотеки. Значит, там давно уже целились на это собрание. Зачем оно понадобилось им?
— Культурная ценность? — высказал предположение Чернобровин.
— Как бы не так! Сама по себе такая библиотека, продаваемая за бесценок, являлась, конечно, лакомым куском. Но все-таки не в этом соль. Грабин сам проговорился об этом в своей монографии: “Библиотека г. Егудина весьма богата книгами по Сибири — путешествиями, сочинениями по истории, археологии и геологии Сибири”. Среди рукописей имелись уникальные описания Сибири и омывающих ее морей, там содержались указания на местонахождение природных сокровищ, дислокационные документы. Вот что интересовало американскую разведку.
Налицо диверсия, проведенная открыто и безнаказанно. Не было никакой романтики — ни масок, ни потайных ходов, ни револьверов, ни отмычек. Из-за невежества царя и тупости его чиновников, буквально на глазах, среди бела дня “увели” за границу библиотеку, за которой утвердилась слава “сибирской литературной Третьяковки”, собрание, представившее национальную ценность. Вот вырезка из журнала “Сибирские вопросы”. Видите, что писали тогда здравомыслящие люди: “В Америку увезена знаменитая библиотека г. Егудина. Все тяжелые последствия этого станут еще более ясны будущему поколению… Оно оценит этот факт и горьким словом помянет своих отцов”.
— Как в воду глядели!
— Еще бы! Да, теперь стало куда “более ясно”. Грабин сдержал свое слово. Егудинское собрание, попав в одно из крупнейших книгохранилищ мира, где насчитывается 35 миллионов различных печатных изданий, не растворилось в этом океане книг. Вся литература и рукописи, касающиеся Сибири, были тщательно отсортированы, а затем поступили в распоряжение известного рода “специалистов” и “экспертов”, чтобы служить самым темным и низким замыслам против нашей Родины. Именно в этом тяжкая сторона совершенного преступления. Вольно или невольно Егудин стал пособником тех, кто точит зубы на богатства сибирской земли. Да что с Егудина спросить, когда само царское правительство за гроши разбазаривало русские территории. Вспомните хотя бы историю с продажей Аляски [26] .
26
В 1867 г. русские владения в Северной Америке — Аляска и Алеутские острова были проданы США за смехотворно низкую цену в 7.200 тысяч долларов, т. е. по 5 центов за гектар.
— Все понятно, Ефим Антонович. Теперь и дело получает новое освещение.
— Безусловно. И Сухорослов становится на свое место. Казалось бы, зачем ему завещание? Он только пешка, действующая по чужой указке. По своим моральным данным Сухорослов — находка для врага. А кому нужно завещание — догадаться нетрудно, ведь в нем содержатся какие-то ценные данные о Сибири и бывших русских владениях на Аляске.
— Что же они хватились искать завещание только теперь, через полсотни лет?
— На это может быть один ответ: только недавно в егудинских материалах там, за рубежом, были обнаружены сведения о существовании такого завещания и его содержании. Данные, надо полагать, не утратили значения до сих пор. Игра стоит свеч, средствами решили не стесняться. Дело, как видите, далеко перерастает рамки простой уголовщины и принимает политический характер. Но тут уже не наше поле деятельности и надобно информировать органы безопасности. Я сегодня доложу генералу. Но вы ни в коем случае не демобилизуйтесь, продолжайте свое, время терять нельзя. Съездите еще раз в музей, разузнайте возможно подробнее о завещании.
7. Первое свидание
В музее никто ничего не знал о завещании; такой документ ни по каким инвентарным книгам не значился. Однако к помощи историков прибегать не пришлось. Чернобровину позвонили из клиники и сообщили, что Ковальчук окончательно пришла в себя и к ней может быть допущен следователь, но только на очень короткое время. Захватив снимок последнего листа рукописи, Чернобровин помчался в больницу.
Зинаида Васильевна лежала в отдельной маленькой палате. Теперь, когда лицо Ковальчук не было залито кровью, она была очень привлекательна, даже в рамке бинтов. На нежные щеки уже возвращался румянец, особенно хороши были глаза — большие, серые, с длинными ресницами.
“Хороша, как божий день!” — подумал Чернобровин.
Ковальчук, заметив под халатом форменный китель, спросила тихо:
— Вы из органов?
Голос был грудной, мягкий.
— Да, — сказал старший лейтенант, садясь к изголовью.
— Вас, вероятно, прежде всего, интересует, кто был ночным посетителем музея?
— Мы уже знаем это, — ответил старший лейтенант.
Она удивленно подняла брови:
— Он задержан?
— Пока нет. А что вы могли бы оказать о нем? Ковальчук на миг задумалась.