Тайна генерала Багратиона
Шрифт:
Но дело было не в том. С детства он рос рядом с камнями. Отец часто брал Антонио с собой в мастерскую. Там, прикасаясь ладонями к недавно обработанной поверхности мрамора, мальчик ощущал его теплоту и думал, будто материал дышит.
В возрасте одиннадцати лет, после смерти родителей, его взял к себе в ученики скульптор Торетти. Сам Торетти не считался удачливым художником, однако основы мастерства преподавал отлично.
Обычная работа для начинающего — надгробия и бюсты, то есть скульптурные портреты. Канова изготовил их немало. Постепенно он начал придавать изображениям заказчиков величаво-спокойные черты древнеримских патрициев. Вдруг оказалось, что именно такими желают видеть себя его современники — люди бурной, переменчивой эпохи революций и бесконечных войн. Позже этот стиль назвали классицизмом, Канову — выдающимся его представителем.
Пожалуй, сегодня он будет рассуждать о тектонике — скульптурной форме, придуманной ваятелями более тысячи лет назад. Согласно ее канонам художник при многофигурной композиции должен выбрать за основу какую-нибудь геометрическую фигуру, например треугольник. Затем его задача — расположить детали, не выходя за пределы воображаемых линий, добиваться ясности, точности, устойчивости и, конечно, высочайшей техники обработки камня.
Канова читал некоторые статьи о себе в итальянских газетах. Иногда их писали явные злопыхатели. «Салонная красивость, сентиментальная слащавость, холодная отвлеченность образов, безжизненность отполированной поверхности мрамора» — вот какие определения давали его произведениям эти господа. Но «холодная отвлеченность» очень нравилась знатным и богатым заказчикам, слишком вовлеченным в бурную жизнь, нередко преподносившую им страдания, разорение и даже смерть.
Двери в зал отворились. Сначала Антонио увидел ту красивую молодую женщину, представленную ему как княгиня Багратион, что приезжала к графу в понедельник. Она разговаривала с Разумовским по-русски и не скрывала озабоченности.
Взволнованность передалась сиятельному заказчику. Как же изменилось тогда вечно улыбающееся и благодушное лицо аристократа! Скульптор был рад, успев сделать несколько набросков для себя. Теперь в камне граф Андреас предстанет не совсем таким, как его привыкли видеть. Те, кто обвинял ваятеля, поймут свою ошибку. Его резец может быть реалистичным.
Антонио Канова покинул свое место, подошел к русской красавице и вежливо поклонился. Она, кивнув в ответ, бросила несколько приветственных слов по-итальянски, акцент почти не чувствовался. Скульптор заметил, что рад видеть ее снова и теперь — среди своих любимых детищ. Он обернулся и обвел рукой беломраморные статуи.
Следом за княгиней выступал милейший Андрей Кириллович. Улыбка играла на его полных губах, лицо светилось приветливостью. Рядом с ним находился какой-то русский генерал, худощавый, по-военному подтянутый, с черными волосами и бакенбардами. В мужественных его чертах проступало нечто восточное. Если бы художнику заказали бюст героя сказок «Тысяча и одна ночь», то он выбрал бы генерала в качестве натурщика. Получился бы смелый и хитрый Гарун аль-Рашид, муж Шахрезады, калиф Багдада.
— Генерал князь Багратион, — представил его хозяин дворца.
Как мог понять итальянец, князь не особо интересовался искусством. Осматривая экспозицию, он похвалил мастерство ваятеля, но довольно-таки равнодушно. Зато княгиня Багратион в восхищении замерла перед двухфигурной композицией «Амур, слетающий к Психее». Она уже не раз видела ее, но теперь рядом находился мастер, желающий дать пояснения.
— Долгожданное свидание двух влюбленных, — сказал он.
— Ваш Амур прекрасен. Его крылья кажутся трепещущими в воздухе. Они — словно бы живые.
— Вы правы, сеньора. Однако я больше трудился над Психеей. Ее лицо ближе всего к зрителям. Они видят его первым. Мне следовало передать в камне сложные чувства. Богиня еще не совсем поверила в волшебную встречу. Она боится расстаться с тем, о ком мечтала, и предвкушает полное страсти свидание. Ее обнаженное тело готово отдаться любовной неге.
— О, да вы — поэт! — воскликнула княгиня.
— Мое ремесло — воплощать поэзию в мраморе.
Тем временем граф Разумовский и князь Багратион, сидя на кушетке, обсуждали вещи, куда более прозаические. Они говорили о судьбе молодого перса-переводчика. Только ради этого Петр Иванович, забыв о личной неприязни, приехал к бывшему послу. Он считал вербовку Игарри вполне возможной, но на нее требовались деньги. Значительных сумм сам генерал не имел. Деньги были у Разумовского. Однако финансировать бесполезный и заведомо провальный проект Андрей Кириллович никогда бы не согласился.
Багратион хотел убедить графа в ценности тех документов, к которым имел доступ Игарри. Он, может быть, излишне многословно рассказывал о давней войне с персами на Кавказе. Теперь французы, выстраивая дугу напряженности вдоль границ Российской империи, столкнулись даже с восточными варварами. Им все равно, какому Богу поклоняются Фетх-Али-шах и его подданные. Лишь бы он одновременно с Наполеоном вторгся в пределы нашей страны, начал убивать ее солдат, жечь города и села.
Разумовский не перебивал собеседника. О секретных франко-персидских переговорах в Париже сообщал русским еще граф Меттерних, когда безумно увлекался Екатериной Павловной. Сведения Багратиона находили подтверждение, что делало их убедительными.
Кроме того, политическая ситуация, деталей которой не знал генерал, но знал Разумовский, уже складывалась не в пользу России. После женитьбы Наполеона на австрийскойэрцгерцогине Марии-Луизе, случившейся в марте 1810 года, французский император стал отходить от союзнических отношений с царем Александром Первым, закрепленных Тильзитским мирным договором. Он готовил общеевропейскую войну против Российской империи.
Эти приготовления велись столь серьезно и основательно, что почитатели Корсиканца возликовали. Новая жертва великого завоевателя, по их мнению, была определена с гениальной прозорливостью. Ее разгром и покорение — вопрос быстротечного времени.
Недавно граф Штакельберг при встрече в посольстве показал Андрею Кирилловичу бумаги, доставленные последним курьером. Среди них находились копии расшифрованных писем зарубежных дипломатов в Санкт-Петербурге. Например, министр иностранных дел Австрии писал своему послу, графу Сен-Жульену: «Россия погибла. Ее армия не на уровне подобной задачи. Ее финансы недостаточны.»
Разумовский извлек из кармана шелкового жилета часы и щелкнул крышкой. До приезда гостей оставалось минут десять, не больше.
— Любезный князь, — сказал он, по обыкновению улыбаясь, — то, что вы рассказали, невероятно интересно. Уверяю, на стоящее дело мне средств не жалко. К сожалению, из ваших слов неясно главное. Кто, где и когда предложит и затем передаст нашему милому персидскому знакомцу деньги в обмен на папку с секретными документами.
— Точного плана действий у меня пока нет, — честно признался Багратион.
— Очень жаль, — заметил Разумовский. — Если господин Игарри вдруг передумает и пожалуется в полицию, то у нас возникнут преогромные трудности. Надеюсь, вы это понимаете?