Тайна и кровь
Шрифт:
Я пишу: «Паспорт № 2333. Удостоверение № 456». Лопухин говорит:
— Здесь будете называться Алексей Федорович Вольский. Вручая мне документ, он прибавляет:
— Это — гарантия вашей полной безопасности на всей территории Финляндии.
Я делаю поклон. Генерал протягивает мне руку.
— До свиданья. Послезавтра утром снова явитесь ко мне. Сейчас можете идти. Осмотритесь и отдохните. Никому ни одного лишнего слова! Будьте осторожны со всеми.
Я выхожу. У меня — третье имя! Сколько же их будет всего? И что вообще будет? Что ждет меня?
На
— Сегодня же вы отправитесь назад в Петроград.
— Слушаюсь! Но мне дано было задание.
— Оно уже выполнено.
Я поражен.
— Когда?
Вместо ответа он подает мне тонкий листок нежной шелковой бумаги. С обеих сторон он весь усеян тесными громоздящимися строками, напечатанными мельчайшим шрифтом пишущей машины. Лопухин чуть-чуть улыбается:
— Выучите обстоятельно. Это — выполненное задание советского штаба. Туда вы доставите эту бумажку. Если в штабе вас спросят, связались ли вы с резидентом Перкияйненом, отвечайте: связался.
Он предлагает мне сесть и, похлопывая ладонью о стол в такт словам, раздельно и медленно, внушительно и требовательно приказывает:
— Теперь получите наше задание… Заметая следы, хоронясь и скрываясь, вы вернетесь в Петроград. Вы явитесь в штаб. Пред этим вы отправитесь на Сергиевскую к Феофилакту Алексеевичу. Ему вы расскажете все…
…Так вот кто этот человек с бородой в роговых очках! — проносится у меня в голове.
А Лопухин продолжает:
— Ваша задача — получить сведения о численности и дислокации красных войск от Ладожского озера до Финского залива. В частности, вы должны особенно тщательно установить степень боеспособности петроградского гарнизона. Затем вы должны обследовать и определить настроение Кронштадта, состояние дредноутов. Пригодность их к выходу в море. Имена начальников. Словом, все, что касается защиты петроградского и прилегающих к нему районов… Поняли?
— Понял.
— Сегодня, в 4 часа вы должны быть на гельсингфорсском вокзале.
Из бокового кармана он вынимает и вручает мне советские документы. Подделка великолепна! Мельком взглядываю на номера: 2333 и 456. Я снова «Брыкин»! Как быстро возник и исчез Алексей Вольский! Воскреснет ли он когда-нибудь вновь?
— Счастливого пути! — прощается со мной генерал. Он поднимает руку и осеняет меня крестным знамением:
— С Богом!
Уже в дверях он добавляет:
— На вокзал явитесь в советском одеянии. Вас там встретят.
Как все неожиданно! Как странно! Какая спешность! Как мучительно жить все время окруженным этой двойной подстерегающей и беспощадной тайной!
VIII. Мария Диаман
Неделю тому назад меня окрикнул на улице адвокат Любарский. Он поднял шляпу, я снова увидел на его большой голове знакомую щетку волос и вдруг мне стало беспричинно весело. Это бывает. От всего его лица, фигуры, улыбки, больших зубов веяло здоровьем и добродушием. Он взял меня под руку.
— Слушайте, вы окончательно завоевали сердце и доверие
— Да, интересно.
— И о подвале?
— Нет, о подвале не говорил.
— А о даме в черном?
— Тоже нет.
— Значит, вам предстоят любопытные беседы.
— А знаете, ведь он превосходно рассказывает.
— Я думаю. Когда-то это был настоящий покоритель… На этом и сорвался. Под гору его понесла любовь.
— А! — воскликнул я. — Знаю. То есть не знаю, а догадываюсь.
— Ну, называйте.
— Извольте. Эта женщина — Мария Диаман.
— Пусть он сам вам скажет.
— И скажет…
— Может быть, и утаит.
Мы простились. Любарский спешил на совещание.
В тот же вечер я послал с посыльным записку Михаилу Ивановичу: «…Грех забывать друзей. Сегодня я нашел ваш любимый амстердамский ликер. Жду в 8. Приходите».
Я его встретил в передней.
— Сейчас я выведу вас на чистую воду.
— Мои воды темны.
Мы сели. Я сказал:
— А знаете, что я слышал? Будто в вашей жизни и всех ваших злых испытаниях роковую роль сыграла женщина. Правда?
Михаил Иванович промчал. Снова дрогнула левая щека. Почувствовались внутреннее напряжение и тяжкая борьба.
— Может быть.
— Расскажете или секрет?
— Может быть.
Мы чокнулись.
— Мне неясно, — сказал я, — почему из Гельсингфорса вас так скоро отправили?.. Ведь сами вы там ничего не успели сделать.
— Теперь-то мне ясно. Меня испытывали. Готовность сделать еще не есть способность сделать. Ну, словом, в 4 часа я, конечно, стоял на гельсингфорсском вокзале, и первый, кого я там встретил, был Епанчин. Могу вас удивить: под этим именем скрывался офицер финляндского генерального штаба.
В скором поезде, в отдельном купе мы едем с ним на Выборг и дальше на границу. Пред самым Выборгом мой спутник обращается ко мне с просьбой:
— Выйдите минут на 10 в коридор.
Странно! Непонятно!
Ради конспирации лучше сидеть, запершись в купе. Зачем ему понадобилось это?
Встаю. Выхожу. Хаос мыслей. Тяжелые предчувствия. Опять граница… переход… часовые… допросы!.. Дверь из купе чуть-чуть приоткрывается. Я вхожу. Я поражен. Во мне все цепенеет. Кто подменил моего спутника? Когда успел сесть в это купе человек в кожаной куртке, с бородкой и в морщинах? Где же Епанчин? Он спокойно бросает по-немецки:
— Не узнали? что и требовалось!
Я на него смотрю с удивлением и одобрением:
— Да, хорошо.
Поезд мчит нас дальше. Сейчас будет Олалила, наш последний пункт.
— Идите в первый от паровоза вагон и уже из него на станцию. Я выйду из последнего вагона. Мы встретимся на дороге, в полуверсте от станции.
На платформе, в станционном зале — люди. В каждом из них мне чудится враг. Они внимательно следят за высадившимися. Спокойно, не торопясь, я выхожу на дорогу и так же не спеша иду в течение восьми минут. Тогда убавляю шаг: полверсты пройдено. Оглядываюсь и вижу Епанчина.