Тайна и кровь
Шрифт:
— Вот!
Раздается выстрел… Темно-синяя густота, в которой я читаю ненависть, оскорбленность и последнюю решимость, этот взгляд обезумевшего палача останавливается на мне. Секунда… Взгляды встретились. Я отвожу свой. Мне страшно, больно и обидно… О, если б!
Но — сдержанность! Молчание! Тишина! А может быть, убить? Так просто: вырвать револьвер, и никакого Котки нет! Да!
Но рядом — адъютант, в соседней комнате — красногвардейцы…
— Михаил Иванович, расчет! Михаил Иванович, уравновешенность!
…Трах!
Мысли, чувства,
Хохочущий адъютант Рахии переводит:
— В профиль!
И я вижу, как белый финн сделал:
— Раз-два!
Щелкнул каблуками. Все то же: закинутая голова, надменность черт, спокойствие. Белый финн теперь стоит к нам в профиль.
…Трах!
Раздается выстрел. Мельком взглядываю. Котка напружен. Сквозь рукав я ощущаю злое острие локтя, упор для верной стрельбы.
— Кончено! — говорю я про себя. Одна, другая, третья, четвертая, пятая — пули осыпают зигзаг (страшный зигзаг!): пули вычертили профиль человека, приготовившегося к смерти.
Вдруг резким движением Котка откидывает револьвер. Он ударяет его о противоположную стену. Из уст Котки вылетает:
— Ох!
Белый финн недвижим. Убит? Оглушен? Издевается?
— О, чудо мое! — хочу я крикнуть.
Но встает сам Котка, и, обращаясь к белому финну, он говорит:
— Ступайте! Но на советскую границу не пущу. Вернетесь к нам! Вы — спасены. Запомните: отныне ваш Бог — страшный Котка. Расскажите вашим белым мерзавцам о том, как хорошо стреляет Котка…
Он вызывает красногвардейца. Короткий приплюснутый нос под огромной меховой шапкой, пустые глаза. Котка еще раз говорит на неизвестном мне языке. По-фински! Я спрашиваю адъютанта Рахии:
— Что же он сказал?
— Котка сказал: перевести к нашим так, чтобы навек забыл все.
Что это значит? Мне не надо долго задумываться над этим вопросом. Через несколько минут я слышу выстрел. Нужно ли было так долго мучить человека, вычерчивая его череп, его голову, его профиль с такой беспощадной меткостью?
— Прощай, гордец! прощай, смелая душа! прощай, герой! Я тебя не защитил, я не спас тебя. Да будет проклято мое имя!
VI. «Тайна и кровь»
Подергивалось нервное лицо, глухой голос то звенел, то погасал. Ноты злобы прорезывали воздух небольшой комнаты. Было накурено. Я открыл форточку. Вполз робкий свет зачинавшегося предутрия. Только тут я заметил впервые морщину, просекшую этот молодой лоб.
Зверев рассказывал:
— Проклясть себя нелегкое дело. Проклясть — значить восстать. И, действительно, душа восставала против себя, людей всего мира, против Бога. Оставался один выход: найти пути к примирению, подчиниться и твердо идти до конца. Да, но путь длинен!
От Котки меня везут на кавалерийскую заставу. На миг мне кажется, что я примирился со всем. В вечернем сумраке, среди обширности полей, под
Адъютант говорит:
— Сейчас станешь на лыжи.
Через четверть часа мы — я, он и двое красно армейцев — несемся на лыжах к границе. Лес, белизна, тишина, азарт. Умерли даже предчувствия. Ни страха, ни злобы, ни надежд. Человеку дано еще великое спасение в равнодушии и покое. Вот и обрыв реки. Мы — на опушке.
— Тише!.. — говорит адъютант. — Смотрите! Вот…
Он показывает мне на тускло виднеющуюся деревню.
— Видите, огонек в хате? Туда и держите направление. Это — наши.
Отдаю парабеллум. В левом кармане полушубка у меня остается браунинг. Мы прощаемся. Бесшумно удаляются мои спутники на лыжах. Чрез несколько минут я перейду границу.
Я опускаю руку в боковой карман, вынимаю мои фальшивые документы, я с наслаждением разрываю их на мелкие клочки. Одна из этих бумаг, во всяком случае, неплоха. Она давала мне право неприкосновенности. Секретный агент главного штаба Владимир Брыкин не мог быть обыскан даже самым могущественным чекистом. Послужной список капитана Михаила Зверева я извлекаю без труда. Он у меня зашит в поясе. Если б был обыск, эту бумагу нашли тотчас. Но нет! Жизнь идет в заколдованном и странном кругу: меня нельзя обыскать, а я с двумя фамилиями, с двумя документами, я — красный и белый, ходячий подлог, и именно потому, что я — подлог, я неприкосновенен. Все спуталось. Помоги мне, Боже, не сойти с ума!
Иду по тропе. Лес остался сзади. Вдруг окрик. Как странно — на немецком языке:
— Halt!
Почему не по-фински? А не все ли равно!.. Два финна требуют у меня паспорт. Это — белые. Меня препровождают в деревню… 5 часов утра. Но в избе, на которую указывал адъютант Рахии, все еще мерцает огонь. Неожиданность. Вот чего я ни в каком случае не мог предполагать. Двое белых меня ведут в эту самую хату. Все спуталось. Мы входим. Солдаты говорят с хозяином. Он переводит это так:
— Они спрашивают: есть ли у вас деньги? Показывайте 600 марок. 500 вы имеете право держать у себя, 100 — им.
Я вынимаю из кармана 600. Все кончается быстро. Оказывается, меня должны переправить на пункт. Снова идет разговор между задержавшими меня финнами и хозяином хаты. Он объясняет:
— Они спрашивают: не наймете ли вы лошадь? Идти далеко.
— Ну, конечно.
Мы едем. На пункте меня будут опрашивать. Мог ли я думать, смел ли я предполагать? Предо мной — Кунцевич и Оболенский! Кунцевич — крупнейший чиновник петербургской уголовной полиции. Оболенский — бывший градоначальник. Они внимательно прочитывают мой послужной список. Я говорю: