Тайна Иеронима Босха

Демпф Петер

— Какая наглость! Я думал, доминиканцы не читают проповедей.

Питер закатил глаза и крепче вцепился в рукав товарища:

— Послушай, пожалуйста! «Братья лебедя» — очень почтенное и достойное общество!

Тут снова раздался громовой голос доминиканца. Его глотка-труба провозгласила волю Господа. Монах шепелявил. С шипением змеи, которая, казалось, опутывает всех присутствующих, он обрушился на обжор и развратников тоном, не терпящим возражений:

— …и сытые, у которых все есть и которые наслаждаются жизнью, должны бояться адского

пламени, так как они хотят сохранить все для себя. Их ждет вечный огонь, сжигающий не только плоть. Дьявол и его душа и души тех, кого он увлекает своими когтями в это пламя, потому черны, что огонь этот прожигает все в человеке до бессмертной души, плавит ее и варит, пока она не превратится в дым, подобно маслу на сковороде.

Питер снова потянул Петрониуса за рукав.

— А теперь ты наконец послушаешь меня! Братство — только вершина, красивый фасад. За ним скрывается другое…

Петрониус сразу забыл про монаха.

— Что же не так с этим братством?

Питер схватил его за руку и приложил палец к губам. Упорный монах продолжал шипеть:

— Если он перечит и топчет законы любви к ближнему и к Господу Богу и если при этом верит, что заслужит милосердие церкви и будет принят в ее лоно, как она принимает нас, то он ошибается и его настигнет гнев Божий.

Питер почти лег на стол, чтобы говорить Петрониусу в самое ухо. В этот момент к столу подошла Зита. Она принесла пиво для Питера. Было видно, что девушку злит проповедь монаха. Заказов стало меньше, многие покидали трактир.

Петрониус поднял кружку и предложил Питеру составить ему компанию. Они сделали по большому глотку, поставили кружки и продолжили разговор. Петрониус наклонился к Питеру, чтобы узнать, что еще тот может рассказать о братстве.

— Оно… оно лишь видимая часть.

Питер смотрел на него с невыразимым ужасом. Петрониус оторопел.

— …его поразит молния, и тот, кто думает, что может отвернуться от лика церкви и не воздать ей должное… — кричал монах.

В это мгновение Питер сполз со стула, ударился подбородком о стол и упал, закатив глаза, на пол. Окружающие начали оборачиваться на шум. Даже монах замолчал. Петрониус услышал хрип приятеля.

Возгласы удивления прорезали тишину трактира. Петрониус замер.

— Дьявол соберет урожай среди предателей и призовет их к себе в любой час, отравив их ядом, опьянив и развратив! — с пеной у рта прокричал монах и указал пальцем в сторону Петрониуса и лежавшего под столом Питера.

XXI

— Убийца!

Произнесенное в задних рядах слово эхом разнеслось по пивной. Возницы, носильщики, жестянщики, скорняки, дубильщики, кузнецы, сапожники отодвинулись от Петрониуса. Он склонился к Питеру, схватил его за руку и вытащил из-под стола. Посиневший язык подмастерья виднелся между зубов, глаза были неестественно выпучены. Питер был мертв.

«Яд, — пронеслось в голове Петрониуса, — яд в пиве!»

— Убийца! — повторились крики.

— Убийца!

Кто-то схватил Петрониуса за плечо и оторвал

от Питера. Художник узнал монаха, шепеляво повторявшего обвинение. Посетители медленно окружали Петрониуса. Он смотрел им в глаза, ошеломленный произошедшим, и видел лишь ненависть и жажду расправы. Только присутствие монаха сдерживало толпу.

Питер хотел что-то сообщить ему, но он не слушал. Теперь Петрониус понимал, чего боялся его товарищ.

— Я не делал этого! — защищался художник, однако его голос звучал робко и неуверенно.

Наконец монах отпустил Петрониуса и громовым голосом заявил:

— Опальные останутся опальными, осужденные — осужденными, проклятые — проклятыми.

Будто по команде из первых рядов раздались крики:

— Повесить его!

Петрониус закрыл лицо руками. Градом посыпались удары и пинки.

Неожиданно громкий голос заставил толпу застыть и отступить от Петрониуса.

— Почему вы нападаете на невинного? Лучше по справедливости накажите виновников. Я видел, что художник ничего не делал. Истинные убийцы уже скрылись!

На пороге стоял патер Иоганнес Берле. Он указал рукой на выход.

— Они направились туда. Рыжий бородач и его сообщник, тощий, в черной куртке.

Группа мужчин с готовностью устремилась за беглецами. Патер Берле подошел к Петрониусу, наклонился к нему и тронул за руку:

— Встань, сын мой! С тобой в этом городе больше не случится ничего плохого.

Петрониус с трудом поднялся. Спина болела от ударов, на губах чувствовался солоноватый вкус крови.

Инквизитор положил на плечо Петрониуса руку и тихо прошептал:

— Надо уходить, я не знаю, как долго смогу удерживать толпу, готовую расправиться с вами.

Обращаясь к посетителям, Берле громко сказал:

— Отнесите умершего в кладбищенскую церковь и положите на носилки. Через три дня мы воздадим ему все почести. А этого человека оставьте в покое. Он невиновен.

Монах повел Петрониуса к выходу, где их остановила Зита:

— А кто заплатит за мертвого, да еще и за живого?

Петрониус вытащил из-за пояса кошелек, порылся в нем и достал две монеты, которые с лихвой оплатили все. Затем патер быстро вытолкнул его за дверь. Когда они оказались на улице, неподалеку мелькнула чья-то тень — человек споткнулся и выронил палку. Петрониус узнал ее по характерному набалдашнику.

Прохладный вечерний ветер благотворно подействовал на художника. Он постепенно приходил в себя.

Неожиданно патер Берле остановился.

— Думаю, я оказал вам большую услугу. Без моего вмешательства вы уже висели бы на этом крюке.

Он кивнул на крюки прямо над вывеской трактира, на которых в старые добрые времена закрепляли флаги и гербы. Петрониус не знал, что ему делать — радоваться или плакать.

— Вы знаете, что невиновны, и я знаю. Но люди думают, что вы отравили своего товарища, и будут верить в это завтра, и послезавтра, и через неделю. Проявите благоразумие, Петрониус Орис! Одно мое слово — и крюк ваш.