Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»
Шрифт:
В этой песне Тальков действительно как бы призывает к восстанию, называя истинные причины «совковости» все еще очень значительной части населения России. «Совковость» – это своего рода болезнь, проштампованность мозгов, отсутствие критического взгляда, вернее, запрет на критический взгляд, коль скоро речь идет о заранее заданных, «нерушимых» идеалах.
У них – свои мессии, боги и кумиры В лице Андреевых Нин [65] . У них – свое понятие равенства и мира В виде нелепых доктрин. «Чем хуже, тем лучше» – закон дураков, Вот цель этих штампованных «совков» [66] .65
Нина Андреева – коммунистка, автор в свое время нашумевшей статьи «Не могу поступиться принципами». Страстно отстаивала советские принципы и идеалы.
66
Цитируется
Но, тем не менее, к рядовым «совкам», тем, кто толпами ходил на парады и демонстрации, кому давали в руки портрет вождя на палке и кто честно (и гордо!) нес его, поднимая как можно выше над толпой, Тальков относится с усталым сочувствием, понимая, что давление машины было слишком сильным и жестоким, чтобы нашлись многие, способные ему противостоять.
Они в создании своем не виноваты, Их выпестовала власть, Которой выгодно плодить дегенератов, Чтоб ненароком не пасть. И куда ж мы приплыли за двадцать веков, Если вся Россия стонет от «совков». «Совки», не отдадим мы вам страну. «Совки», мы объявляем вам войну! «Совки»! «Совки»! «Совки»! [67]67
Цитируется по книге «Игорь». Специальный выпуск альманаха «Молодежная эстрада».
Эта песня, написанная в 1988 году, без мелодии поражает своей декларативной простотой. Но ее захватывающий ритм сводит всю декларативность на нет. Под этот «марш несогласных» можно танцевать рок, можно вместе с огромной толпой, заполнившей зал, подпевать исполнителю, возможно, даже не очень вслушиваясь в слова. Однако они входят в сознание и в подсознание, отпечатываются в них, и слово «совок» становится символом. Символом всего, что попирает свободу человека и подавляет его волю.
Трудно сказать, тогда ли идеологи нового времени поняли и осознали опасность, исходящую от барда Талькова? Тогда ли сообразили, что опасны не разобщенные, не имеющие ни программы, ни средств патриоты? За ними народ не пойдет – они ведь, кроме вышеперечисленного, еще и не знают, куда звать тех, кто не согласен. В прошлое? Но его нет. В будущее? А в какое? Опасен тот, кто может разрушить безобразие и создать Образ. Казалось бы, кто сможет? Ведь те, кому дано высокое понимание происходящего, вряд ли найдут общий язык со стихийно протестующей массой, тем более когда это – младшее поколение, поколение бунтарей, у которых нет идеи, чей протест выливается лишь в тусовочное «балдение», у кого созрело отчетливое «нет» и кто не знает, чему и кому может сказать «да».
Но Талькову оказалось под силу добраться до умов и сердец всех, кто был в этой стихийной толпе протеста. «Тусовка» услышала его, она полюбила его, поняв его песни, значит, могла за ним пойти.
Однажды мне пришлось услышать очень странное, но и очень точное определение тальковского служения. Эту мысль высказал один православный священник, и лишь поэтому я беру на себя смелость ее привести. Священник сказал про Талькова: «Он спустился в этот ад и стал из него выводить».
Пожалуй, это так. Пожалуй, в этом смысле поэт, композитор, певец был для системы опаснее других. Он спустился в ад бессмысленного, неорганизованного протеста и протянул руку не только тем, кто жаждал оттуда вырваться, но всем, кого система спихнула в омут разочарования.
Всему потерянному поколенью.
Хотя, с другой стороны, он и сам ощущал потерянность среди разыгравшейся кругом бури. И вовсе не случайно свою музыкальную группу, как и одну из своих песен, он назвал «Спасательный круг».
Штормит океан, Накалившись от безумных страстей, Гонит ветер тучи смутных вестей По растерянному небу. Со дна поднялась Растревоженная черная муть, Океана потаенная суть И вылезла на гребень. Спасательный круг, На тебя одна надежда, мой друг. Ты держи меня, не дай утонуть — Океан грозит бедою… Спасательный круг, Ты молитвами моими упруг И, сжимая осторожно мне грудь, Поднимаешь над волною. Спасательный круг, Я вдохнул в тебя труды многих лет. Пусть я трижды неудачный поэт, Но всегда старался мыслить. Бурлит океан, Разрушая все живое вокруг, Да хранит меня спасательный круг Простых и вечных истин. Спасательный круг, На тебя одна надежда, мой друг. Ты держи меня, не дай утонуть — Океан грозит бедою… Спасательный круг, Ты молитвами моими упруг И, сжимая осторожно мне грудь, Поднимаешь над волною. Спасательный круг! [68]68
Цитируется по книге «Игорь». Специальный выпуск альманаха «Молодежная эстрада».
Тальков находил понимание не только в среде бунтарски настроенной молодежи. Недаром он отмечал, что ему, по сути дела, все равно, перед какой аудиторией выступать. Так или иначе, протестные настроения затронули к тому времени все слои населения СССР, хотя большинство людей не только не проявляли этих протестных настроений, но зачастую даже не понимали, что их испытывают. Однако в душе почти каждого шевелилось сомнение: что же все эти лозунги, которыми нас пичкают которое десятилетие подряд – дутыми оказались? Почему ничего, что должно было расцвести, не расцвело, никакое счастливое будущее, обещанное в недалеком прошлом, не наступило? Почему лучше-то не становится, а, наоборот, скорее хуже? Что происходит? И вечное русское «кто виноват»? Ответа не было.
А в песнях барда Талькова ответ был. Жесткий, быть может, иногда жестокий, но правдивый. Его можно было не принимать. Но невозможно было просто отмахнуться от этих песен, в которых была такая же боль, как и в сердцах миллионов его слушателей. Кроме того, порой он и вовсе не был жестким. В его репертуаре постоянно появлялись песни достаточно забавные, шутливые, которые по настроению походили на столь любимые народом анекдоты и байки.
Одна из таких песен откровенно юмористическая «Кремлевская стена». Она сродни песенкам скоморохов, только что без обязательных для этого вида народного творчества неприличных слов. Впрочем, менее острой она от этого не становится.
Столько б горя страна не увидела Ни в войну, ни перед войною Из-за крупных и мелких вредителей, Если б я был кремлевской стеною: Я ронял бы, ронял бы кирпичики На вредителей плоские лбы, И, глядишь, не возник бы культ личности, И войны, может, не было бы. Чем отважнее пресса вгрызается В бестальковые годы застоя, Тем сильнее жалею я, братцы мои, Что не смог стать кремлевской стеною: Я пулял бы, пулял бы каменьями Прямо в лысины, у, твою мать, Тем, кто вел страну к разорению И народ заставлял голодать [69] .69
Цитируется по книге «Игорь». Специальный выпуск альманаха «Молодежная эстрада».
Забавнее всего звучит словосочетание «бесТАЛЬКОВЫЕ годы застоя». Правда, не все это слышали с первого раза. Поняв же, как горько сетует певец, что не смог помочь народу, хотя бы и приняв для этого облик нерушимой кремлевской стены, каждый слушатель невольно усмехался: да, в годы застоя этого парня вообще никто никогда не услышал бы. А скорее всего, он и сам не понял бы, кто он такой.
Концертная деятельность Талькова становится необычайно напряженной. Он участвует в сборных концертах, дает сольные, ездит по всей стране, и везде ему сопутствует колоссальный успех.
Все, кто знали Игоря, отмечают его поистине невероятную работоспособность.
Владимир Тальков вспоминает:
«Игорь «горел» на сцене, ему всегда сопутствовал успех. Срывов не было. Даже в тех случаях, когда был «холодный» зал или отказывала аппаратура, он все равно «вытаскивал» концерт. Это надо пояснить особо. Самое большое влияние на качество исполняемой эстрадной музыки оказывает состояние аппаратуры. В консерватории, например, прекрасная акустика, все остальное зависит только от исполнителя. Другое дело эстрадные концерты: ведь они часто проходят в залах, не предназначенных для исполнения музыкальных произведений, – во Дворцах спорта, например. В таком зале при плохой аппаратуре далеко сидящий зритель вообще ничего не услышит. Чем дальше от сцены, тем хуже звучание, возникает шквал звуков, какофония. С такого концерта зритель уйдет с головной болью и отрицательными эмоциями. Поэтому Игорь очень болезненно относился к состоянию аппаратуры. Когда аппаратура бывала в неисправности, он брал акустическую гитару или садился за рояль и делал из концерта творческую встречу. Сначала зрители возмущались, шумели, но постепенно замолкали, начинали хлопать, аплодисменты переходили в овации, и в финале Игорь всегда выходил победителем. На таких концертах он рассказывал о своем пути на сцену, рассказывал очень интересно, потом показывал свои сырые неаранжированные песни и предлагал:
– Сейчас я покажу вам мою новую песню в совершенно сыром виде. Вам, наверное, будет интересно проследить, как она рождается. Сейчас она как новорожденный ребенок в пеленках, а вот теперь мы ее украсим аранжировкой.
Получалась интересная творческая встреча. Часто концерты затягивались на несколько часов: два, три часа проходит, публика ликует, а Игорь все поет и поет… Когда публика принимала тепло, он заводился и мог работать часами. Так было в Нижневартовске, где проходил фестиваль «Самотлорские ночи». Мы должны были работать во втором отделении (в первом выступал Театр моды Зайцева), и вот мы закончили программу, а нас не отпускают. Игорь «завелся», поет и поет… И так он пел до двух часов ночи. У нас в голове все перепуталось. В театр входили – солнце на небе, уходим – тоже. В то время был период белых ночей» [70] .
70
Талькова О., Тальков В.«И расцветешь… великая Россия».