Тайна императорской канцелярии
Шрифт:
– Полетело? – удивленно переспросила Сандрин. – Куда полетело? Что означает такое странное выражение?
– В смысле, сломалось, – пояснил я, – вышло из строя.
– А, поняла… Но все равно наш хозяин какой-то не такой.
– Скажи конкретнее, – принялся я за чистку картошки.
– Например, – на секунду задумалась Сандрин, – он сказал, что его жена куда-то уехала. А у меня складывается впечатление, что никакой жены у него вообще нет!
– Это почему?
– Да вот даже зубная щетка на умывальнике – и то всего одна!
– Щетка не показатель… Может, она ее с собой увезла.
– Но так ведь должно быть что-то еще, обязательно, – встряхнула рассыпавшимися волосами Сандрин. – Вот у меня, например, в ванной – одних шампуней пять наименований! Плюс лосьоны, дезодоранты, кремы всякие…
– Погоди, не гони, – остановил я ее. – Тоже мне, сравнила! Какая жизнь здесь, а какая в Париже?! Это как море и земля, совершенно все иное! Нет, голубушка, ты сильно ошибаешься, если думаешь, что мы тут живем так же, как весь мир. Увы!
– И все равно, – продолжала упрямо настаивать на своем Сандрин, – женщиной здесь даже и не пахнет.
– Если бы можно было попасть в жилое помещение хозяина дома, – возразил я, – то наверняка нашлись бы доказательства ее существования. Ну, там, одежда в шкафу, всяческие чисто женские прибамбасы по углам на вешалках…
– Так пойдем, посмотрим.
– Как пойти? – развел я руками. – Дверь все время заперта.
– Странно здесь все, – нахмурилась Сандрин. – Ты вот говоришь, что у хозяина заперто, но ведь не заметно, чтобы он возился с ключами.
– И слышно ни разу не было, – согласился я, – хотя ключи всегда громко бренчат…
Забыв про овощи, мы не сговариваясь бросились в сени.
– Смотри, – подергал я за массивную латунную ручку, – заперто!
Сандрин тоже протянула руку, чтобы помочь мне, но дверь даже не шелохнулась. Видимость в полутемном предбаннике была скверной, и я вынул из кармана коробок спичек. Вспыхнувший огонек осветил замочную скважину, и сразу стало очевидно, что она… чисто бутафорская. Во всяком случае, сквозь фигурную прорезь в металлической накладке просвечивало лишь потемневшее от времени дерево.
– На чем же тогда держится дверь? – прошептала Сандрин, непроизвольно прижимаясь к моему плечу.
– Ну не на магнитах же, надеюсь! Посвети, – передал я ей коробок, – я еще раз подергаю.
Скоро выяснилась интересная подробность: верхняя часть дверного полотна отходила от косяка несколько более, нежели внизу.
– Что-то держит дверь именно там, внизу, – присел я на корточки, – но это явно не замок.
Спички закончились у нас прежде, чем мы разгадали загадку, и пришлось идти на сеновал за фонариком. С более мощным источником света дело пошло успешнее. Довольно скоро моя спутница обратила внимание на одну из досок, которыми был обшит весь предбанник.
– Посмотри, Александр, – погладила она стену пальцами, – здесь дощечка как будто покрыта лаком!
– И вовсе не лаком, – присел я рядом с ней, – просто отполировалась от частых прикосновений. Вроде как эта ручка, – постучал я по латунной трубке на двери. – На руках всегда остается мельчайшая пыль, и со временем она как бы шлифует все, за что постоянно хватаешься.
– Но за что хвататься здесь? – удивилась девушка. – Здесь нет ни ручки, ни кнопки, ничего вообще нет!
– Погоди, погоди, – возбужденно вскочил я. – Если стоять вот так, словно собираешься открыть дверь, то… отполированное место находится как раз на уровне моего колена. Нажмем?
– Нажмем! – решительно поддержала меня Сандрин. Я с силой надавил коленом на подозрительную доску, и
дверь в жилой отсек дома распахнулась без малейших усилий. Путь был свободен, но мы почему-то замешкались. Через минуту, усилием воли преодолев внутреннюю робость, я все же сделал шаг вперед. Эта часть дома тоже была довольно необычна. Она разделялась как бы на два пространства: одно представляло собой нечто вроде гостиной с массивным камином в углу, второе же – то, что поменьше, – отделяясь от смежного помещения темно-красной драпировкой, прикрывающей полукруглый дверной проем.
– Ты посмотри здесь, – почему-то шепотом произнес я, – а «спальню» я возьму на себя.
Наш наглый и, по сути, незаконный обыск продолжался недолго. Через пятнадцать минут мы, словно ошпаренные коты, выскочили обратно, и хорошо смазанная дверь мягко захлопнулась за нашими спинами. Вернувшись затем на сеновал, мы, то и дело перебивая друг друга, принялись делиться впечатлениями.
– В шкафу у него я обнаружила одну юбку, – сообщила Сандрин, – но ей уже сто лет, не иначе! Наверняка она осталась от предыдущих жильцов.
– Зато я отыскал нечто совершенно поразительное, -. перехватил я инициативу.
– Что?
– Паспорт! Причем вовсе не современный белорусский, как можно было бы представить, а старый, еще советского образца.
– И что же в нем такого поразительного?
– Да то, что на самом деле нашего чернобородого хозяина зовут… – сделал я эффектную паузу, – Виру… Болеслав Мартэнович! То есть на самом деле его отца звали вовсе не Мартын, а Мартэн! Имя, согласись, явно французское, а фамилия и подавно говорит сама за себя. В общем, я хочу сказать, что твои подозрения обретают вещественные доказательства!
Я хотел добавить что-то еще, но вдруг в памяти моей словно вспыхнули прощальные слова той женщины, что угощала нас молоком в Езерищах, не воспринятые нами в тот момент всерьез: «Только у бирюка не останавливайтесь».
– Бирюк… – невольно прошептал я. – А ведь слово «бирюк» по произношению очень похоже на Биру.
– Что такое «бирюк»?
– Старинное название угрюмого и одинокого человека, – неуверенно пробормотал я, – или что-то вроде того. Подобный персонаж описан еще Тургеневым… Но та женщина с молоком говорила, видимо, не в переносном смысле… Она старалась скопировать звучание фамилии нашего хозяина! «Биру» – «бирюк»… Правда, очень похоже?