Тайна Jardin des Plantes
Шрифт:
Некоторое время Жервеза молчала, затем, отведя взгляд, произнесла нейтральным тоном:
— Немногие люди знают о существовании этих картин…
— Это не ответ! — резко сказал Сильвен. — Откуда они взялись? Как они сюда попали? Кто их нарисовал?
На лице Жервезы отражалась искренняя печаль.
— Они… всегда здесь были.
— Но у них ведь есть автор!
— Его не удалось установить. Ни одна из картин не была подписана.
— И ты не могла отдать их на экспертизу?
Вместо ответа хранительница музея лишь раздраженно пожала плечами.
— Ты даже не понимаешь, о чем говоришь! — заявила она, по-прежнему не глядя на сына.
— А твои предшественники — что они делали с этими картинами?
Услышав этот вопрос, Жервеза даже растерялась.
— А что они могли с ними сделать? — проговорила она. — Подарить какому-нибудь музею? Отдать на съедение зевакам в Лувре?
— А что, лучше держать их под замком? За железной дверью?
Поколебавшись, Жервеза ответила:
— Эти картины опасны, Сильвен. Они воздействуют на воображение тех, кто на них смотрит. Это нечто вроде гипноза. Поэтому их нельзя показывать всем подряд…
— Но как именно
Но Жервеза, оставаясь верной себе, сказала:
— Потому что так нужно было, Сильвен. Потому что… эти картины — часть того, что я должна с тобой разделить…
Но Сильвен был уже сыт по горло этим притворством.
— Зачем ты меня сюда привела? — закричал он. — Давно ты это запланировала? Ты ведь об этом говорила сегодня утром с Любеном, да? Это что-то вроде испытания? Ну так что? Я его прошел? Ты узнала обо мне что-то новое? Скажи мне правду наконец!
Жервеза наконец сдалась.
— Я не знаю правду, — призналась она. — И никогда не знала. Мы ничего не можем сделать…
Ее исказившееся лицо покраснело. Она начала пятиться, словно пытаясь скрыться от этой реальности. Вскоре ее силуэт полностью растворился в темноте. Лишь слышно было, как она повторяет:
— Ничего… Ничего…
Глава 29
Сильвен по-прежнему стоял неподвижно на усыпанной песком площадке перед Галереей эволюции. Он слышал, как вдалеке, с другой стороны оранжереи, мать хлопнула входной дверью своего дома. Через некоторое время в окне ее квартиры зажегся свет. Еще через пару минут он погас.
— Ну что ж, ночь еще не кончилась, — вслух произнес Сильвен и с наслаждением потянулся, как проснувшийся кот. Небо над его головой было усыпано звездами — как будто все они в эту ночь назначили друг другу свидание над парижским Ботаническим садом.
«Я стою на каком-то очень важном жизненном перекрестке», — подумал Сильвен, вглядываясь в ночь. Теперь нужно было рассчитывать только на себя. Что нового сообщила ему мать? Ничего. Опять сплошные недомолвки, хождения вокруг да около… Но Сильвен тоже утаил от нее кое-что — одну деталь, которую он заметил, глядя на картины. Деталь, которая сейчас казалась ему связующим звеном между всеми этими тайнами…
«Запах этих картин — тот же самый, который шел из потайной двери в обезьяньей клетке, — думал он, направляясь в сторону зоопарка. — Что это означает? Откуда он взялся?» Сильвен этого еще не знал, но надеялся узнать очень скоро. Он уже мог разглядеть сквозь темноту решетки и сетки, чем-то напоминающие стальную гигантскую паутину.
Когда он перелезал через турникет, ему показалось, что сзади мелькнула какая-то тень. Но он приписал это остаточному воздействию картин.
В зоопарке стояла необыкновенная тишина.
Обычно Сильвен, прислушавшись, мог уловить дыхание спящих животных. Но в эту ночь он не мог расслышать ни звука. И вдруг он осознал, что никто из животных не спит — они все проснулись и наблюдают за ним. Оставаясь неподвижными и затаив дыхание, они с жадностью смотрели на него из своих клеток.
«Они все меня ждали», — понял Сильвен, останавливаясь возле клетки с белыми обезьянами.
Странная «мадам Массон» заметно бледнеет.
Она в растерянности смотрит на моего отца — смущенно и в то же время неприязненно. Следом за ней из кабинета выходят еще человек десять, примерно того же возраста, что и она. У некоторых галстуки испачканы фуа-гра. Все дымят гаванскими сигарами. У каждого на лацкане пиджака значок в виде серебряной змейки.
Ненавижу подобные ситуации. Всегда в таком положении чувствую себя по-дурацки.
Отец между тем как ни в чем не бывало прибавляет:
— Надеюсь, с белыми обезьянами все в порядке?
При этих словах я вздрагиваю. О чем это он?
Мама сидит не шелохнувшись и улыбается светской улыбкой.
Мадам Массон, очевидно, решает взять ситуацию в свои руки. Обернувшись на мгновение к своим спутникам — все они пребывают в явном замешательстве, — она направляется к отцу и полувопросительно говорит:
— Месье?..
— Пюсси, Франсуа Пюсси. Я работаю, так сказать, в области металлургии. Это я сделал новые клетки для белых обезьян. Какие чудесные животные!
По мере того как мадам Массон выслушивает эту тираду, на ее лицо понемногу возвращаются краски. Ее спутники тоже облегченно вздыхают.
— Да-да, конечно, месье Пюсси, — бормочет она. — Как поживаете?
Начинается обычная в таких случаях равнодушно-вежливая болтовня: отец объясняет, что живет неподалеку, в недавно приобретенном «Замке королевы Бланш» («Ах, так это вы — новый владелец?»), что часто заходит сюда поужинать («Странно, что мы ни разу не встретились!»), а вот в Ботаническом саду давно уже не был («В следующий раз предупредите меня заранее, я устрою вам персональную экскурсию!»).
Мадам Массон держится великолепно. Она отвечает именно то, что нужно, и проявляет ответное сдержанное любопытство. Я чувствую, что она с трудом удерживается от того, чтобы посмотреть на часы или обернуться к своим коллегам, лишь все сильнее стискивает сцепленные пальцы рук при каждом новом вопросе отца.
Какой же он все-таки зануда!
Еще я чувствую, что мадам Массон избегает моего взгляда.
С самого начала разговора ее с отцом я не отрываю от нее глаз.
Пару минут назад она говорила о Маркомире. Под мышкой у нее зажата папка с наклейкой: «Протей Маркомир S6-K2-2803». Что за странный шифр? И главное — что внутри? На папке заметен штамп «Министерство внутренних дел. Служебная информация».
Я пытаюсь перехватить ее взгляд. Наконец она сама оборачивается ко мне и произносит:
— Здравствуйте, мадемуазель.
Отец спохватывается и представляет маму и меня:
— Моя жена, Гиацинта. Моя дочь, Тринитэ.
И конечно же — о, эта отвратительная привычка! — прибавляет:
— Она у меня настоящий вундеркинд! Представляете, в тринадцать
Мадам Массон и ее спутники смотрят на меня с интересом.
О, как мне знакомы эти взгляды!..
Потом она спрашивает:
— Значит, ты занимаешься у профессора Ложье?
— Да, это мой преподаватель химии.
— Он мой старый друг…
— И тоже входит в ваш клуб?
Она снова бледнеет:
— Какой клуб?
Я нарочито детским голоском отвечаю:
— Ну, ведь у вас у всех одинаковые значки. Значит, у вас свой клуб, разве нет?
Мадам Массон и одиннадцать (я подсчитала) сопровождающих ее мужчин багровеют.
— Ну что ж, друзья, — наигранно-бодрым тоном говорит она, поворачиваясь к ним и резко хлопая в ладоши, — уже поздно, нам пора.
Она поворачивается ко мне спиной, но я не отстаю:
— Вы говорили о Протее Маркомире, не так ли? Вы действительно думаете, что он причастен к похищениям детей?
Вся компания Жервезы Массон смотрит на меня так, словно я произнесла нечто ужасно непристойное.
— К каким похищениям детей? — удивленно спрашивает мама. Она, так же как и отец, еще не в курсе последних событий, а я решила о них не упоминать, чтобы поберечь ее чувствительную натуру.
Мадам Массон начинает лихорадочно натягивать плащ.
Я продолжаю настаивать:
— А еще вы, кажется, говорили о подземных карьерах?
— ТРИНИТЭ!
Заметив смущение окружающих (как знать, может быть, потенциальных клиентов?), отец решает изобразить строгого родителя.
— Тринитэ, уже поздно, — говорит он. — Ты же видишь, эта дама и эти господа спешат — так оставь их в покое! Завтра тебе в школу. Нам с мамой тоже нужно будет встать пораньше — мы прямо с утра едем в аэропорт Руасси…
О, как фальшиво все это звучит! Какой же он скверный актер!
Отец растерянно смотрит вслед горе-конспираторам, которые почти бегом направляются к выходу, даже не обернувшись напоследок.
Тишину нарушает негромкий голос официанта:
— О, надо же, вот и он собственной персоной…
Протерев стойку бара, он включил небольшой телевизор, укрепленный на стене между рядами бутылок.
Я не могу удержаться и вскрикиваю:
— Маркомир!
«Герой дня» дает интервью на набережной Орфевр. Вид у него усталый, но довольный. Кажется, ему нравится изображать жертву.
— Месье Маркомир, у полиции не нашлось против вас ничего серьезного. Как вы можете прокомментировать такое грубое нарушение закона, каким стал ваш арест?
Слегка приподняв ярко-синие солнцезащитные очки, закрывающие его глаза цвета лаванды, Марко, как все уже называют писателя, намеревается что-то ответить, но неожиданно вперед выскакивает лысый человечек с цепким взглядом, тут же оказывается перед микрофоном и говорит:
— Мой клиент не считает свой арест «нарушением закона». Он полагает, что полиция честно делает свою работу. В полиции решили, что существует некая связь между популярным литературным произведением месье Маркомира и недавней трагедией, одновременно потрясшей пять семей. Что ж, быть в чем-то подозреваемыми из-за своего дара предвидения — такова участь многих пророков…
Услышав последнее слово, Маркомир застенчиво переминается с ноги на ногу. На нем — его вечная разноцветная хламида, напоминающая индийское сари. Он проводит рукой по черным как смоль волосам, хлопает адвоката по плечу и прибавляет в микрофон:
— Мэтр Бижо вам подтвердит: вчера вечером, в то время, когда происходили эти ужасные похищения, я был в церкви, вместе с моими учениками. Шестнадцать из них готовы это засвидетельствовать.
Он указывает на группу людей с горящими глазами, облаченных в такие же разноцветные сари, как у него. Они с жадностью ловят каждое его слово.
С ловкостью профессионального шоумена Маркомир выхватывает микрофон из рук одного журналиста и обращается прямо в камеру:
— Дорогие читатели, дорогие мои приверженцы! Вас многие сотни тысяч — тех, что поверили мне. Эту веру стремятся поколебать с помощью самых грязных ухищрений.
Фанатики за его спиной издают гневные возгласы в подтверждение слов своего кумира. Адвокат, заметно нервничая, пытается выхватить у него микрофон.
Но Маркомир, увлеченный собственной речью, продолжает:
— Парижане, французы — бойтесь! Книга «SOS! Париж» — не вымысел! Мне хотят заткнуть рот, потому что я говорю и пишу страшную правду! Прочтите мою книгу, дайте прочесть ее своим близким, своим друзьям, даже своим врагам! Будьте готовы противостоять Левиафану, ибо апокалипсис вот-вот начнется!
Глава 30
Первый сюрприз: в клетке оказались только две обезьяны. Трех недоставало.
Сквозь темноту Сильвен разглядел две белые фигурки, сидящие на бревне, словно деревенские сплетницы. Глаза животных слабо светились, как фонари в тумане.
«Где же остальные?» — думал он, привычно манипулируя универсальным ключом. Всего несколько секунд — и клетка была открыта.
Однако, даже услышав щелчок замка, обезьяны никак не отреагировали. Сильвену лишь показалось, что их дыхание участилось. Зато у себя за спиной он явственно расслышал какое-то ворчание.
Не разжимая пальцев, сжимавших прутья клетки, Сильвен обернулся.
«Все животные поняли, что я делаю», — сказал он себе, напрягая мускулы.
Интуиция подсказывала ему, что он должен остановиться, — но Сильвен, напротив, действовал все более решительно.
— Я здесь не случайно, — прошептал он, ставя ногу на устланный сеном пол клетки.
Вокруг было множество собранных в кучки мелких куриных косточек и фруктовой кожуры — нечто вроде ритуальных сооружений, которые всегда устраивали обезьяны из остатков пищи.
У Сильвена крепло ощущение, что в эту ночь он действует не по собственной воле: он пришел сюда, ведомый какой-то высшей силой.
«Но уж точно не под влиянием матери или Любена», — подумал он, закрывая за собой дверь клетки.
Он быстро принялся разгребать хлам возле загадочной дверцы и вскоре ее распахнул. Петли глухо заскрипели.
Обезьяны сидели неподвижно, лишь их глаза поблескивали в темноте.
«Они просят меня быть осторожным».
Узкая лестница вела вниз, в непроглядную темноту. Сильвен различал лишь три верхние ступеньки.