Тайна Jardin des Plantes
Шрифт:
В голосе матери звучала легкая ирония, но именно это парадоксальным образом подействовало на Сильвена умиротворяюще. Он с прежней мягкостью улыбнулся Жервезе:
— Ты права, мама: я уже взрослый.
Хранительница музея не ответила на улыбку и произнесла, на сей раз с прежней твердостью:
— Ну а пока проводи меня до Ботанического сада. Половина фонарей не горит, и я почти ничего не вижу.
В тот же момент Сильвен совершенно естественным, непринужденным жестом мягко взял мать за руку:
— Конечно, мам.
Когда они уже отдалились от «Замка королевы Бланш», к нему с другого конца улицы подъехал полицейский автомобиль и остановился у входа. Когда пятеро полицейских быстро выпрыгнули из него и, словно стая гончих собак, бросились вверх по лестнице, Жервеза и Сильвен уже обогнули здание гобеленовой мануфактуры.
— Он исчез! — рыдает Надя. — Его украли!
— Успокойся, — бормочет Жан, — полиция вот-вот прибудет.
Я, почти так же взвинченная, как и они, включаю изображение с камеры 3. Детская в самом деле пуста! Кроватка на месте, простыни смяты. Окно, выходящее на улицу, широко распахнуто. Если ребенка и впрямь украли, тот, кто это сделал, должен был войти и выйти именно этим путем.
И надо же — я ведь могла все увидеть своими глазами!..
Жан изо всех сил пытается сохранить спокойствие.
— Надя, когда вы вернулись с прогулки, что ты делала? — спрашивает он.
Бедная Надя, запинаясь, говорит:
— Я… я искупала Пьеро… потом… дала ему бутылочку… и уложила его спать…
Жан подходит к распахнутому окну:
— Ты уверена, что окно было закрыто?
Надя пожимает плечами, потом слабо кивает:
— Да… я даже подумала, не открыть ли его… из-за жары… но не стала…
Жан скрещивает руки на груди и оглядывает комнату.
— А это что? — вдруг спрашивает он, неожиданно обнаружив, что ковер на полу весь пропитан водой. И, склоняясь над кроваткой, прибавляет: — Все мокрое!
Он берет в руки бумазейное одеяльце, и создается впечатление, что оно весит целую тонну. Когда Жан выжимает его над полом, вода льется ручьями.
Внезапно Жан и Надя одновременно вздрагивают: слышится сигнал домофона.
— Полиция!
— Лестница «Б», третий этаж [4] , — говорит Жан, нажав кнопку домофона. Потом поворачивается к Наде: — Все уладится, вот увидишь.
Она стоит у окна гостиной и, кутаясь в пеньюар, смотрит наружу — на бывшую гобеленовую мануфактуру.
— Все было так хорошо… — со стоном произносит Надя и, отвернувшись от окна, прислоняется спиной к стене рядом с ним.
Затем в комнату входят пятеро полицейских. Все в форме, кроме одного — сутулого мужчины лет пятидесяти в кожаной куртке.
— Комиссар Паразиа, — представляется он, стараясь говорить не таким резким тоном, как, судя по всему, привык. — Вы месье и мадам Шовье?
Надя и Жан смущенно кивают.
— Я искренне сожалею о том, что у вас случилось, и уверяю вас, что мы сделаем все, чтобы вернуть вашего ребенка… Вы позволите осмотреть его комнату? — спрашивает он, в то время как один из его подчиненных ставит на диван небольшой чемоданчик и извлекает оттуда латексные перчатки и какие-то инструменты.
Жан указывает ему комнату. Я снова переключаюсь на изображение с камеры 3.
— Все мокрое насквозь!.. — пораженно шепчет один из копов.
Я включаю второй монитор, чтобы наблюдать за двумя комнатами одновременно.
Комиссар Паразиа остается в гостиной. Он обыскивает каждый уголок с профессиональной дотошностью. Потом, очень медленно, стягивает свою кожаную куртку и вешает ее на спинку стула.
— Мадам?.. — мягко произносит он, подходя к Наде, и сочувственно улыбается.
Глаза Нади полны слез.
Комиссар утешительным жестом кладет руку ей на плечо и делает знак сесть рядом с ним на диван:
— Расскажите, как все произошло…
Надя рассказывает, но ничего ценного не сообщает: пришла с прогулки, уложила ребенка, потом вернулся с работы Жан… Какой-то шорох, пустая детская, открытое окно, мокрый насквозь ковер…
Комиссар записывает показания на цифровой диктофон Olympus LK 673.
Странно, но Паразиа, судя по всему, не удивлен рассказом. При каждой новой подробности он кивает, словно именно это ожидал услышать.
Когда Надя заканчивает рассказ, один из копов просовывает голову в дверь:
— Патрон, вам стоит взглянуть…
— Что такое?
— Там, в детской… — отвечает коп, бросая удивленный взгляд на хозяев квартиры.
Комиссар выходит.
Остальные полицейские собрались в детской; они неотрывно смотрят в потолок.
— Как вы думаете, патрон, что это?
Паразиа несколько мгновений разглядывает потолок, потом издает глухое ворчание.
— Месье Шовье! — говорит он громко.
Едва войдя в детскую, Жан все понимает, и лицо его озаряется надеждой.
— Я и забыл! — восклицает он. И, указывая пальцем прямо на меня, добавляет: — Нужно пойти к ней — может быть, она что-то видела!
4
Во французских многоквартирных домах отсчет этажей ведется начиная со второго, так как первый этаж, как правило, нежилой. Третий этаж соответствует нашему четвертому.
Глава 3
И вот они оказались возле Ботанического сада.
Сильвен знал, что по ту сторону высоких гранитных стен ночь кажется светлее. И свежее. Окруженные высокими деревьями и всевозможной растительностью тропинки уводили в царство безмолвия. Тишина была густой, плотной, насыщенной растительными запахами. Если на улицах Парижа аромат распускающейся листвы был легким, мимолетным, то здесь он пропитал стволы и стены и щедро лился в окна. Настоящий растительный Эдем, который Сильвен помнил с детства во всех подробностях.
Ботанический сад был основан еще при Людовике Тринадцатом и назывался тогда «Королевский сад лекарственных растений» — но как же он с тех пор изменился! Вначале это был обычный средневековый аптекарский огородик, устроенный в основном «ради развлечения Его Величества», — но он все больше разрастался, по мере того как природа постепенно оставляла Париж. Потом вокруг него появились мощные стены, выросли учебные корпуса, лаборатории, выставочные галереи, возник зоопарк — один из старейших в Европе. Во времена Французской революции Королевский сад превратился в Музей естественной истории. А сейчас это был один из самых красивых природных уголков во всем Париже. В Лондоне тоже был ботанический сад, в Нью-Йорке и Берлине — знаменитые зоопарки, но парижский Ботанический сад — настоящий островок зелени между Сеной, Аустерлицким вокзалом, Университетом имени Жюссье [5] и главной парижской мечетью — обладал особым, неповторимым шармом.
5
Бернар де Жюссье (1699–1776) — знаменитый французский ботаник. Работал в парижском Ботаническом саду, также по поручению Людовика Четырнадцатого занимался устройством ботанического сада в Версале. Создал систему классификации растений по их природным свойствам.
Все тридцать пять лет своей научной карьеры Жервеза Массон неустанно боролась за что, чтобы сохранить царящую здесь вневременную атмосферу, неизменно предпочитая реставрацию реконструкции. Однако и новшества порой бывали необходимы: новая крыша для корпуса палеонтологии, где дремали скелеты динозавров; новые витрины для экспонатов в разделе минералогии; новое оборудование для розария; ремонт фундамента огромных старинных оранжерей, построенных еще в девятнадцатом веке для тропических растений. Не говоря уже о поддержании в достойном виде знаменитой Галереи эволюции, которая представляла собой настоящий Ноев ковчег: здесь были собраны, кажется, чучела всех животных, какие только есть на свете…
Сильвен провел детство в Ботаническом саду — множество его уголков как будто специально были созданы для того, чтобы служить наилучшими местами для игр.
— Проводишь меня до дома или останешься здесь? — спросила Жервеза, уже догадываясь, каким будет ответ.
Сильвен, все еще стоявший на тротуаре улицы Кювье — северной границы сада, — не отрывал взгляда от крон высоких деревьев.
— Провожу, — сказал он тихо.
Жервеза толкнула небольшую деревянную калитку, которая распахнулась со скрипом, словно пораженные артритом суставы.
Но в саду царила глубокая тишина.
Ночной сторож, дремавший в своей будке за плексигласовой стойкой, даже не поднял головы при их появлении. Форменная фуражка сползла ему на нос, закрывая пол-лица.
— Доброй ночи, Эрве, — не без яда в голосе сказала Жервеза, слегка похлопав его по плечу. — Приятных сновидений.
«„Регулярные проверки и усиленная охрана“, ну да», — иронично подумал Сильвен. С таким-то цербером на боевом посту террористы могут запросто взорвать весь квартал. Однако сейчас угроза терактов казалась далекой и эфемерной. Мать и сын погрузились в прошлое.
Небольшой внутренний дворик, где они оказались, напоминал те, что расположены перед частными особняками квартала Марэ: вымощенный неровными булыжниками, заросший сиренью и глициниями, окруженный увитыми плющом стенами.
Здесь ароматы весенней ночи еще усиливались, поскольку не могли вырваться за пределы каменных стен. О, какое благоухание!..
Сердце Сильвена забилось быстрее, и он знал почему: по мере того как они с матерью углублялись в ночь, молодой профессор возвращался в детство.
Темнота окутала вершины кедров, и казалось, что они превзошли высотой кафедральный собор. Все выглядело волшебным: кипевшая днем жизнь растворилась в едва слышных вздохах уснувшего сада, который сейчас, когда хозяйственных построек не было видно, казался зачарованным сказочным лесом.
Они медленно шли к апартаментам Жервезы в небольшом здании эпохи Директории с окрашенным в белый цвет фасадом и ненадолго задержались у дверей зоопарка. По ту сторону турникетов виднелись погруженные в темноту клетки, вольеры, загоны, виварий. Тишина стояла как в спящих джунглях. Запахи животного мира окутали их.
Сильвен, переполняемый воспоминаниями и образами, глубоко вдохнул и замер от удовольствия.
— Ты любишь эти запахи, ведь так? — вполголоса произнесла Жервеза, которая хорошо знала сына.
Тот слегка кивнул. Его недавнее возмущение матерью исчезло окончательно.
Тщетно было этому противостоять — Ботанический сад всегда заставлял его видеть суть вещей. Стычки с Жервезой, ее тревоги, даже страх террористов — все теперь казалось ему мимолетным и незначительным рядом с органичной реальностью этого растительно-животного царства.