Тайна Карлоса Кастанеды. Анализ магического знания дона Хуана: теория и практика
Шрифт:
Мы приходим только грезить, приходим только спать:
неправда, неправда,
что на землю мы приходим жить…
("Ms. Cantares Mexicanos", fol. 17, r.)
Укоренившееся убеждение, заставляющее утверждать, что жизнь — это сон, содержится не только в песнях, собранных Саагуном, но и в моральных поучениях Гуэгуэтлатолли или в беседах старцев, хранящих древнее знание. Отрицание всякой основы и постоянства у всего, что существует в "этом мире", вызывает один из самых глубоких и насущных вопросов: есть ли какая-либо надежда на то, что человек, обладая более истинным бытием, сможет избавиться от фикции снов, от мира того, что уходит навсегда? "Здесь лишь как сон, — повторяют певцы нагуа, — мы просыпаемся ото сна…" Поэтому направление поиска —
Поэтический дифразизм как нельзя лучше выражает сущность этого Непознанного и Непостижимого — "ночь и ветер", невидимое и неосязаемое, как говорили тламатиниме.
Но как можно выразить нечто истинное относительно того, что находится по ту сторону всякого опыта? Ибо, несомненно, существует опасность, что все наши слова "будут земными" и не будет никакой возможности отнести их к "стоящему над нами, к потусторонности", потому что жизнь наша — всего лишь сон. В таком случае человеку останется в качестве утешения лишь "напиваться грибным вином", чтобы забыть, что "за один день мы уйдем и за одну ночь спустимся в область тайны… " ("Ms. Cantares Mexicanos", fol. 25, v.)
И еще тламатиниме говорили, что выйти из сна мира можно, лишь создав в себе "настоящее лицо и настоящее сердце". Что это за особый путь, что за таинственная метафора? Когда же читаешь, что мир — это "зеркало, благодаря которому возникают вещи", как не вспомнить о "пузыре восприятия" и о том, что наш мир отражается на его стенках?
В целом мировоззренческий и философский подход ученых нагуа (т. е. наследников толтеков) к проблеме истинности Вселенной и человека сильно отличается от обычного пути культуры через мифологию к религии и метафизике. Вместо того, чтобы создавать бесчисленное множество гипотез (как происходит обычно), они сначала поставили себе вопрос, противостоящий верованиям их религии: возможно ли "сказать истину на земле"? Ибо, придав своей мысли ясную внефизическую направленность, они поняли, что если на земле все гибнет, все является сном, то "здесь не то место, где находится истина". Поэтому представлялось необходимым идти дальше того, "что осязается, что видимо", за тем, "что нас превосходит, область мертвых и богов".
Цивилизация ацтеков, потерявшая загадочные толтекские пути к этим запредельным областям, но сохранившая смутные воспоминания о древних людях, ставших богоподобными в особых битвах и почитавших себя воинами, породила так называемую "военно-мистическую доктрину". Ацтеки считали себя "народом Солнца" — своего главного бога, часто изображаемого ими в виде Орла. (Вот они, обрывки толтекских сказаний, древних «видящих» — по дону Хуану!) Но вот странная деталь, которую мы постичь не можем: со времен толтеков мыслители испытывали серьезные опасения по поводу сохранности Вселенной в ее пространственно-временной форме, стремились противостоять ее разрушению и полагали себя в этом смысле сотрудниками богов. Таким образом возник лейтмотив ацтекской мысли: человек становится воином, чтобы спасти и сохранить свое Солнце, чтобы не позволить мирозданию рухнуть и прекратиться.
Эту доктрину мистического воина, объединив основные сказания, излагает знаменитый исследователь мексиканской культуры Касо Альфонсо:
"Молодой воин каждое утро рождается в утробе старой богини Земли и умирает каждый вечер, чтобы освещать своим угасающим светом мир мертвых. Но, рождаясь, бог должен вступить в борьбу со своими братьями — звездами и со своей сестрой — Луной, и, вооруженный огненной змеей — солнечным лучом, он каждый день обращает их в бегство, его победа означает для людей новый день жизни. После его победы души воинов, погибших в борьбе или на жертвенном камне, триумфально ведут его до середины неба, а когда начинается вечер, его подхватывают души женщин, погибших при родах, которые приравниваются к мужчине, потому что они погибли, забирая в плен человека, новорожденного… Это божественное сражение происходит каждый день; но для победы Солнца необходимо, чтобы оно было крепким и сильным, так как оно должно бороться против многочисленных звезд… Поэтому человек должен питать Солнце, которое, будучи божеством, презирает грубую пищу людей и может питаться лишь самой жизнью, волшебной субстанцией, содержащейся в крови человека — Чалчиуатл (драгоценной жидкостью), этим ужасным нектаром, которым питаются боги.
Ацтеки, народ Гуитцилопочтли, этот народ, избранный Солнцем, ему поручено найти для него пищу, поэтому война для ацтеков — это форма культа и необходимая деятельность… " (Caso Alfonso, "La Religion de los Aztecas", pp. 10–11.) Воин, питающий своею "драгоценной жидкостью" (энергией осознания?) Солнце-Орла, чтобы существовала Вселенная… Если позабыли, прочтите еще раз книгу Кастанеды "Дар Орла" — вы найдете много сходного. Только система дона Хуана предлагает как раз спасение из круговорота жертв — свободу, которую Орел добровольно отдает воину, пришедшему к вершине своих достижений.
И никаких перерождении! Орел не знает такого бессмысленного круговращения «корма». Все философы нагуа в один голос твердят: есть только один опыт земной жизни, так как "я снова не могу посеять свою плоть ни в своей матери, ни в отце". Так что идея наказания в следующей жизни или в потустороннем мире не имела для нагуа никакого значения.
И последнее, что хотелось бы сказать о культуре наследников толтеков. В их образном языке для описания человека есть два ключевых слова — «лицо» и «сердце». «Лицо» в языке нагуатл обозначает сокровенное «я» каждого человека, его сущность, его основной характер или, выражаясь более современно, его эго. А «сердце» — это главный источник энергии, желания, действия. Но главная характеристика «сердца» — это движение, а в конечном счете, стремление к цели. Даже этимологически слова эти непосредственно связаны: и-олло-тл (сердце) — и-олли (движение). Кроме того, знак пятого Солнца, под которым (по календарю ацтеков) живет наш мир — тоже «движение». Стоит призадуматься, какой древний и глубокий смысл, связующий времена, взгляды и мифы, заключен в простой фразе дона Хуана: "Путь должен иметь сердце…»
2. Светящаяся сущность воина
Итак, человек, вступивший на путь дона Хуана, традиционно именуется «воином». Конечно, это не тот воин, что сражается с врагами во спасение своего Солнца-Орла; скорее, дон-хуановский «воин» в своих бескровных сражениях добивается от Орла особой милости — свободы: он не хочет быть «пищей», он стремится, сохранив всю целостность своей энергетической природы, странствовать в этом чудесном мире и вечно постигать его грандиозное великолепие.
Можно предположить, что "военно-мистическая доктрина" ацтеков явилась своего рода реакцией на «дезертирство» древних магов; возможно, им даже поставили в вину какие-то значительные катаклизмы в истории индейской цивилизации. Как бы то ни было, «воин» дона Хуана питает Орла совсем иными энергиями, чем их кровожадные наследники — ацтеки.
Практика данной традиции последовательно ведет ко все большему погружению адепта в нагуаль — Реальность вне всякой интерпретации, что позволяет произвольно выбирать для функционирования любые участки энергетического спектра бытия. Природа человека при этом подвергается решительной трансформации во всей целостности его существа.
Значит, нам вновь приходится поднять вопрос о целостности, ибо вне целостности никакие достижения (по дону Хуану) в счет не идут. Вновь нам придется вспомнить, как человеческий тональ за века и тысячелетия своего становления видоизменил восприятие не только внешнего мира, но и самого человека — субъекта, личности, организма. То есть, нам придется говорить о ведущей идее сознания, которая то скрытно, то явно дает о себе знать во всех философиях, оккультных, религиозных, мистических доктринах, — о дихотомии тела и духа, Материи и Сознания, физического и психического.