Тайна квартала Анфан-Руж
Шрифт:
Девушка припомнила, что один из приятелей ее отца, когда не мог найти другого пристанища, пользовался ночлежкой. Она была устроена лет двадцать назад и предоставляла кров всякому нуждающемуся, независимо от возраста, пола и вероисповедания. Бедняки говорили, что приходить туда нужно между семью и восемью часами вечера, тогда тебе укажут место для ночлега и выдадут одеяло. Анне стыдно было идти туда, но она так замерзла и проголодалась, что все-таки побрела к бульвару Шаронн.
По обеим сторонам дороги высились грязные здания с торчащими на крышах трубами. Дом под номером 122 относился к Двадцатому округу. Он состоял из двух низких корпусов, и в его
Анна заняла очередь за стариком в черном сюртуке и цилиндре, знававших лучшие времена. Опустив голову, он перешагнул порог ночлежки, и человек лет сорока, заносивший постояльцев в список, насмешливо крикнул ему:
— Вечер добрый, господин профессор!
«Профессор» заполнил листок и направился в дальний конец коридора, где находилась отдельная комната с пятью кроватями, предназначенная для привилегированных обитателей ночлежки.
— Они никогда не меняют белье, — пробормотал мужчина, которому выделили место в общей комнате.
— И ты еще жалуешься?! Скажи лучше спасибо, что помогли тебе найти работу. Пошевеливайся, ты тут не один! — прикрикнул на него управляющий.
Мужчина удалился, ворча что-то про бездушных чинуш, а управляющий любезно обратился к Анне:
— Вы новенькая? Запишите здесь ваше имя, возраст и профессию. Поскольку сегодня суббота, вам предоставят спальное место не на четыре, а на три ночи. Дамская комната на втором этаже слева. Можете умыться, потом спускайтесь в столовую.
Анна поднялась по лестнице и отыскала помещение, где были раковины, мыло и полотенца. Когда она привела себя в порядок и спустилась в столовую, распоряжавшаяся там женщина выдала ей кусок хлеба. Несмотря на приветливость персонала ночлежки, Анне казалось, будто она угодила в тюрьму.
Она присела на краешек скамьи и принялась есть, разглядывая обитателей ночлежки.
В их распоряжении были и книги, и бумага, и чернильницы, но они предпочитали обсуждать свои беды-злосчастья. Анна с горечью подумала, что ей-то и писать некому: ни родственников, ни друзей. Только черная тень, которая поджидает ее там, на улице Нис. Кстати, как бы забрать оттуда свою шарманку?
Управляющий и смотрительница сообщили женщинам, что завтра им выдадут новую одежду, горячий суп и, если необходимо, справку, чтобы они могли устроиться на работу. Затем зачитали правила проживания и пригласили присоединиться к краткой молитве.
Когда Анна увидела тридцать кроватей, застеленных сероватыми одеялами, ей захотелось повернуться и убежать. Но куда? Она огляделась. Какая-то молодая женщина баюкала младенца, другая штопала юбку. Анна немного успокоилась и опустилась на кровать. Старуха, лежавшая справа, то и дело заходилась в приступах грудного кашля. Анна прижалась щекой к пахнущей дешевым мылом подушке и вскоре уснула.
Виктор сидел в вольтеровском кресле, в бессильной ярости сжимая кулаки. Жаль, что он не нашел времени задать несколько вопросов Морису Ломье! Время от времени он бросал гневные взгляды на стенные часы, раздражавшие его своим назойливым тиканьем. Казалось, оно становилось все громче и громче, заполняя всю комнату. Виктор отвернулся, словно надеясь, что проклятое письмо исчезнет. Но оно, разумеется, никуда не делось. Он взял его, хотя ему казалось, что бумага жжет пальцы. Развернул.
Вот видишь, я пишу тебе по-французски, потому что теперь это твой язык. Я рад, что все у тебя хорошо. Благодарю за милое письмо. Что касается денег, не беспокойся, я выпутаюсь. Приеду в Париж в среду вечером и остановлюсь в недорогой гостинице «Отель де Пекин» — мне ее посоветовали. Я сгораю от желания сжать тебя в объятиях и увидеть твои успехи в живописи. Я давно жду этой минуты, но, как ты знаешь, обстоятельства были против меня. После Берлина — такого строгого, застегнутого на все пуговицы, — я мечтаю сесть рядом с тобой за круглым маленьким столиком на веранде какого-нибудь легкомысленного кафе… О Париж! Жизнь прекрасна! Недаром у нас говорится: «Во Франции я счастлив, как бог [89] ».
До скорого свидания, дорогая.
89
Немецкая пословица.
Виктор перечитывал письмо снова и снова. Странное чувство охватило его: будто тело осталось в кресле, а сам он, легкий, невесомый, парит где-то высоко. Он не мог пошевелиться.
А потом на него набросилась боль. В горле встал ком, руки дрожали. Ревность накатывала волнами, казалось, он в ней вот-вот утонет. Он знал мужчин, которые не придавали значения чувствам, и считал себя одним из них — скользил от одного романа к другому, не заботясь о том, что творится в душе подруг, следуя лишь собственным желаниям, подчиняясь привычке. Так было до встречи с Таша.
Что это за «старый безумец»? Таша как-то раз упомянула об одном из своих бывших возлюбленных — скульпторе из Берлина. Неужели Ганс? А кто же еще? Что с того, что он женат, Таша любила его.
Виктор сложил письмо и сунул в карман. Зря он его прочитал. Разочарование сменилось угрызениями совести, а потом — уверенностью, что ему не пережить утрату Таша.
Он пытался убедить себя, что она отправилась в Барбизон, и нашел этому тысячу доказательств. Какой бы придумать предлог, чтобы оправдать свой визит к Ломье и при этом не выглядеть идиотом?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Суббота, 16 апреля
Сон пошел Анне на пользу. Она отдохнула, согрелась, ее накормили сытной гороховой похлебкой, она почистила обувь и даже получила от администрации теплую накидку — пожертвование какой-то богатой дамы. Пора было возвращаться к себе. Однако стоило ей выйти на улицу, как в животе у нее словно лег холодный камень. Страх вернулся отголоском ночного кошмара, в котором Ахилл Менаже с окровавленным ртом гнался за ней, а потом превратился в ворона с острым клювом. Анна проснулась вся в поту на заре холодного серого дня. Соседку по-прежнему бил кашель.
Не зная, как поступить, Анна прислонилась к стене. Она сразу же замерзла. Руки, судорожно сжимающие края накидки, казались двумя белыми пятнами на черной ткани.
Мимо нее быстрым шагом прошел мужчина. Остановился, повернулся, окинул ее оценивающим взглядом.
— Малышка, что-то у тебя усталый вид. Ночка выдалась жаркая, а? Бьюсь об заклад, у тебя еще остались силы! Пойдешь со мной?
Анна, разом очнувшись, бросилась к булочной, гневно крикнув:
— Отвали, скотина!
Буржуа, разозлившись, обратился к прохожим: