Тайна Леонардо

Воронин Андрей Николаевич

По тому, как Валерия Захаровна подвесила конец фразы в воздухе, Ирина поняла, что от нее ждут ответа.

– Отнюдь, – сказала она. – Вы правы, подобные чувства никогда не были во мне достаточно сильны, чтобы оказывать на меня заметное влияние, но... Словом, я вас вполне понимаю.

– Вы нравитесь мне все больше, – сказала Валерия Захаровна. – Похоже, мы действительно сумеем подружиться.

– Мне бы очень этого хотелось, – солгала Ирина.

– Ну, милочка, этого многим хочется, – небрежно заметила Валерия Захаровна, и Ирине стоило большого труда удержаться и не произнести резкость, уже вертевшуюся на кончике языка. – Тем вы для меня и ценны, что искали моей дружбы не ради выгод, которые

можно из нее извлечь.

– Возможность общаться с человеком, который тебе интересен, – тоже выгода, – сказала Ирина. – "Интересен", конечно, не совсем правильное слово... Это не интерес... Понимаете? Не материальная заинтересованность, не любопытство, а что-то вроде потребности быть... ну, быть рядом. Извините, – добавила она, смущенно потупившись, – по-моему, я говорю что-то не то. Это, наверное, лишнее и вообще ни к чему...

– Ничуть, – возразила Валерия Захаровна, элегантно поднося к губам мундштук. – Ваша искренность мне очень импонирует. В наше время люди все реже проявляют это прекрасное качество, особенно при общении с теми, кто выше их и сильнее.

"Ах, черт возьми! – продолжая скромно разглядывать скатерть, подумала Ирина. – Мы с тобой примерно одного роста, так в чем же, прости за непонятливость, ты меня выше?! Старая рептилия, ушитая по всем швам, а туда же – выше она, видите ли!"

– Вот с той фотографии все и началось, – оставив в стороне выяснение отношений, продолжила свой рассказ Валерия Захаровна. – Она у меня с собой. Хотите взглянуть?

– Разумеется, – ответила Ирина, – очень хочу.

А что еще она могла ответить?

Валерия Захаровна открыла лежащий на столе ридикюль, порылась в нем (повернувшись к Ирине левым профилем и слегка наклонив голову), а затем положила на стол старую, уже заметно тронутую желтизной черно-белую фотографию. Ирина с благоговейной осторожностью взяла эту реликвию в руки и поднесла к глазам, вглядываясь в черты изображенного на снимке юного лица.

Да, сходство с "мадонной Литта" имело место быть, хотя и не такое разительное, как то, что демонстрировала Валерия Захаровна в данный момент. В то же время лицо на фотографии казалось одухотворенным; возможно, то была просто задумчивость или сосредоточенность юной девушки, почти ребенка, читающей любимую книгу, но это мягкое, почти неуловимое выражение гораздо больше роднило тогдашнюю Валерию Захаровну с мадонной, чем теперешнее портретное сходство.

"Портрет Дориана Грея", – подумала Ирина. Она чуть было не произнесла это вслух, но вовремя спохватилась: сравнение было чересчур прозрачным и наверняка не понравилось бы ее собеседнице.

В самом деле, работа пластического хирурга, который довел сходство Валерии Захаровны с "мадонной Литта" до полной идентичности, была сродни тому, что совершил придуманный Оскаром Уайльдом художник, написавший портрет, старившийся вместо своего прототипа. Следы времени, пороков и страстей с лица Валерии Захаровны удалил скальпель хирурга, а не темное волшебство портрета – вот и вся разница. А суть осталась неизменной: это была просто еще одна безнадежная попытка обмануть время, судьбу, окружающих и в первую очередь самое себя...

– Поразительно, – сказала она, бережно возвращая фотографию владелице. – Но... Простите за нескромность... Ведь, насколько я могу судить, ваше сходство с тех пор многократно увеличилось! На фотографии вы просто немного похожи, а теперь – ну, просто одно лицо! Неужели это из-за того, что вы все время думали о ней?

– Вот что, милочка, – довольно сухо произнесла Валерия Захаровна, убирая фотографию на место, в ридикюль. – Давайте-ка внесем некоторую ясность. Говоря, что мы могли бы подружиться, я имела в виду именно дружбу.

Мне нужна подруга, а не приживалка, которая станет смотреть мне в рот и восторженно принимать любую глупость, которую мне вздумается произнести. Вы красивы и умны, это превосходно; вы талантливы, компетентны и независимы, и это еще лучше. Такой вы мне нравитесь, поверьте. Но лгать вы не умеете. То есть женщин, не умеющих врать вообще, на свете просто не бывает, и кое-какими способностями в этой области вы, конечно, обладаете. Но это не ваша стихия, вам нужно еще многому научиться, прежде чем вы сумеете меня обмануть. Поэтому оставьте ваши попытки сделать мне незаслуженный комплимент, у вас это получается прямо-таки отвратительно – смотреть стыдно, ей-богу. Что вы такое несете?! Мне доводилось слышать сплетни о детях, которые якобы рождались похожими на портрет, все время находившийся перед глазами у матери во время беременности. Даже это уже находится, по-моему, на грани откровенного бреда, но чтобы человек вместо морщин и мешков под глазами с возрастом приобрел сходство с портретом, который ему нравится, – это... Я даже не знаю, как это назвать! Это, милочка, уже очень далеко за той гранью, о которой я только что упомянула...

Ирина вздернула подбородок и оскорбленно поджала губы. "Прямота и независимость? – подумала она. – Хорошо, будут тебе и прямота, и независимость! "

– По-вашему, было бы лучше, если бы я прямо спросила, в какой клинике вам это сделали? – обворожительно улыбаясь, осведомилась она.

Валерия Захаровна одобрительно хмыкнула, оценивающе разглядывая ее сквозь дым своей сигареты.

– А вы, милочка, смелы, – сказала она с непонятной интонацией. – Да, смелы... Впрочем, я ведь сама вас спровоцировала, не так ли?

– Так, во всяком случае, мне показалось, – независимо ответила Ирина.

– Вам не показалось. Мне действительно было любопытно узнать, что у вас на уме. М-да...

На какое-то время Валерия Захаровна погрузилась в глубокую задумчивость. Ирина ей не мешала, хотя умирала от любопытства, пытаясь угадать, о чем может думать эта молодящаяся рептилия.

– Ну его к черту, этот чай, – неожиданно произнесла Валерия Захаровна. – Давайте выпьем коньяка! Надеюсь, вы ничего не имеете против?

– Вообще-то, я за рулем, – осторожно напомнила Ирина.

– Чепуха! Если возникнут какие-то проблемы на дороге, и не только на дороге, звоните мне, я все улажу. У вас есть проблемы, которые надо срочно уладить? Нет? Вы уникальный человек. У всех моих знакомых они почему-то буквально не переводятся, я уже устала – и помогать устала, и искать благовидные предлоги для отказа... Вы себе представить не можете, как это тяжело – чувствовать, что ты нужна своим знакомым не как человек, не как личность, а всего лишь как универсальная отмычка, с помощью которой можно открыть любую дверь! И не просто открыть, а, сами понимаете, ногой...

– Я вам искренне сочувствую, – сказала Ирина. – Нет, правда, сочувствую. Я порой испытываю те же ощущения – в меньшей степени, конечно, но те же. Говорить и писать о художниках – часть моей работы. А они, как покойники, любят, чтобы о них говорили либо хорошо, либо...

– Либо? – лукаво переспросила Валерия Захаровна.

– Да, вы правы, – улыбнулась Ирина. – Когда о них вообще не говорят, им это тоже не нравится. Так что получается, художники еще хуже покойников.

– Вы еще слишком молоды, милочка, и потому, наверное, не заметили, что живые всегда хуже мертвых. Все, независимо от пола, характера, профессии, расовой и религиозной принадлежности... Мертвые не кусаются, как сказал кто-то из классиков приключенческого жанра. Это истина – вечная, непреложная и достойная того, чтобы выпить за нее по паре рюмок хорошего коньяка. Итак?..