Тайна Марии Стюарт
Шрифт:
При Марии де Гиз покои короля были тихими, окна закрыты ставнями, и никто не мог войти туда без разрешения. Для нее это было одним из проявлений траура. Мария помнила, как однажды она заглянула туда и получила наказание, соразмерное прегрешению. Комнаты были темными и пыльными, а большие резные головы на потолке казались чудовищными. Она больше не хотела приходить туда, но лелеяла тайный страх, что там находится призрак или скелет ее отца. Однако после возвращения в Шотландию она распорядилась открыть, проветрить и заново выкрасить апартаменты короля, и теперь они имели роскошный и приветливый вид.
Оба устроились
– Никаких шпионов, – прошептал он и обнял ее. – Разве это не чудо?
Оставшись один после обеда, когда все пожелали друг другу доброй ночи, Дарнли почувствовал себя в безопасности после того, как запер дверь на задвижку. Он обвел взглядом комнату с позолоченной мебелью и высокой кроватью под изысканно расшитым балдахином с длинными золотыми кистями. Это была спальня короля, и он, Генри, лорд Дарнли, скоро станет королем. Королем Шотландии. Вот это будет подарок для королевы Елизаветы и ее заплесневелого двора!
Несколько мгновений он сидел тихо, прислушиваясь к любому шуму. Можно ли считать, что все уже легли спать? Мария вряд ли придет к нему. У нее был почти виноватый вид, когда она сказала ему, как сильно устала. Тем не менее он ждал. Потом он встал и пошел в другой конец комнаты, где лежала его открытая дорожная сумка. Внутри находилось нечто такое, что он давно уже хотел попробовать.
Он порылся в личных вещах, отложил в сторону свою счетную книгу, письменные принадлежности и лекарства, которые мать собрала для него («Никогда не расставайся с ними», – строго сказала она) от кашля и болей в суставах, а также наглазную повязку от бессонницы, регулярно преследовавшей его. Наконец он нашел это, нежно булькавшее, словно младенец в распашонке. Он достал это – фляжку виски, легендарного местного напитка. О, как ему хотелось попробовать его! Ему удалось получить бутылку от покладистого графа Атолла.
Он нетерпеливо отвернул крышку и сделал огромный глоток. Виски оказался настолько крепче вина, к которому он привык, что его как будто ударили кулаком в грудь, и он закашлялся. Он не мог поверить, что жидкость может быть такой крепкой. «Даже яд действовал бы мягче», – подумал он.
Не был он готов и к тому, что виски, оказавшись в желудке, ударит ему в голову. Напиток как будто разлился у него в мозгу.
«Я мог бы с таким же успехом влить его себе в ухо», – подумал он. Эта мысль показалась ему чрезвычайно смешной. Он сделал еще один большой глоток, который уже не обжег горло, как предыдущий.
«Твой товарищ проторил путь», – подумал он. Он чувствовал, что его голова как будто срывается с плеч, и это было восхитительное чувство, которое он не мог получить ни от чего другого. Он стремился к этому ощущению покоя, где никто не мог потревожить его и где он не был обязан отвечать перед кем-то. Образ матери потускнел, как если бы он оставил ее в другой комнате. Эта комната принадлежала только ему, вращалась в его голове и останавливалась по его желанию.
Дарнли не знал, как долго он сидел там и сколько он выпил. Он понимал лишь то, что слышит стук в дверь. Кто-то собирался вторгнуться к нему! Он потряс головой, чтобы прояснить разум. К его разочарованию, густое, обволакивающее ощущение начало растворяться, и он больше не чувствовал себя свободно плывущим по волнам бытия.
– Одну минуту. – Он встал и застегнул дублет. – Я сейчас!
Он побрел через комнату и распахнул дверь. Кто это? Он не мог разглядеть в тусклом свете.
– Прошу прощения за беспокойство, – произнес голос. – Очевидно, я действительно побеспокоил вас.
Лорд Джеймс! Дарнли схватился за свой дублет. Он был застегнут вкривь и вкось.
– Ничего страшного, – сказал он, надеясь, что его голос звучит нормально. Он прислушался к своему тону. – Входите, пожалуйста.
Он повернулся, ожидая, что Джеймс последует за ним. Но голос в дверном проеме произнес:
– Вижу, вы не в состоянии разговаривать.
Дверь захлопнулась.
Наступило воскресенье, и Мария, находившаяся в собственном замке, распорядилась провести мессу в Королевской часовне. Поскольку это было четвертое воскресенье Великого поста и время позволяло ненадолго ослабить строгие ограничения, священники носили розовые, а не алые одежды, и служба имела праздничный оттенок. На мессу собрались все католики, а протестанты остались в своих комнатах и либо спали, либо читали Писание. Мария не знала, чем они занимаются, и не собиралась спрашивать.
Как обычно, после мессы ожидался воскресный обед в Большом зале, а потом они собирались отправиться на соколиную охоту. День был ясным и солнечным и обещал хорошую верховую прогулку, если земля не слишком раскисла от недавних дождей. Но прежде чем Мария со своей свитой вошла в Большой зал, они встретили лорда Джеймса и его спутников, седлавших лошадей.
– Еще рано выезжать на охоту, – сказала Мария. – Сокольничие не успели подготовить птиц. Пожалуйста, подожди немного.
– Нас не интересует охота, – ответил Джеймс. – Эти папские ритуалы в Королевской часовне невыносимы для нас, и мы больше не можем оставаться здесь.
– Тебя даже не было там, брат. Как же ты можешь называть их «невыносимыми»? Возможно, тебе следовало бы посетить мессу. Там говорили слова, которые пришлись бы тебе по душе. Но когда ты говоришь «мы», имеешь ли ты в виду самого себя как особу королевской крови? И если нет, что ты имеешь в виду?
Джеймс выпрямился в седле:
– Я имею в виду себя и своих спутников. Разумеется, я не собираюсь присваивать королевские титулы.
– Понятно. – Наступила долгая пауза. – Мне очень жаль, что ты не можешь остаться, – наконец сказала она. – В этом замке мы играли детьми и хорошо узнали друг друга. Эти стены священны для нас. Неужели ты должен расстаться со мной сейчас?
Она подошла к его лошади, положила руки на седло и посмотрела на него снизу вверх. Из этого положения его подбородок казался тяжелым и неподвижным, как башни замка.
– Вы гоните меня прочь, – сказал он, дернув за повод и развернувшись, так что она потеряла равновесие и едва не упала. – Вы и ваша глупость. Месса – это меньшее из зол.
Его слова казались бессмысленными.
– Дело в людях, которых вы приближаете к себе, – наконец сказал он, тронулся с места и рысью поскакал прочь.