Тайна Марии Стюарт
Шрифт:
«Хотелось бы мне помнить собственную коронацию, – подумала она. – Нужно попросить маму составить ее подробное описание… если у нее найдется время для этого».
У Марии де Гиз действительно уходило все больше времени на управление Шотландией, ввергнутой в пучину беспорядков. Протестанты издали «призыв к нищете», приказав всем настоятелям монастырей пожертвовать к двадцатому мая свою собственность в пользу бедных. В свою очередь, Мария приказала всем еретическим проповедникам обратиться в католичество к Пасхе. Боевые порядки в Шотландии были выстроены так же, как и повсюду в Европе.
Тем временем Мария послушно исполняла
Она надеялась, что королева Елизавета не обратит на это внимания. Или, как она думала, если правда, что эти пустые жесты были ожидаемой вещью, то такой проницательный политик, как новая королева Англии, несомненно поймет это.
XIV
Шум был оглушительным: стекло визжало, ломаясь и трескаясь на каменном полу церкви. «Почти как живое существо, – подумал Джон Нокс. – Живое существо, которое не хочет расставаться со своим духом».
Но дух оказался злым, и ему следовало умереть. Это был дух идолопоклонства, демон, осаждавший людей с тех пор, как Бог впервые заключил с ними завет во времена Моисея, нет, во времена Авраама. Это было записано в первой и второй заповедях, где прямо говорилось:
«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим. Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли; не поклоняйся им и не служи им».
«Что может быть проще? Но в ответ сыны Израилевы создали золотого тельца, а наш ответ будет таким, – подумал он, лягнув отломанную голову статуи Девы Марии, лежавшую в нескольких метрах от ее туловища. – Мы создали образы и молимся им: девы, святые и красиво раскрашенные картины на стекле для того, чтобы забавлять людей, чтобы они мечтали и развлекались в Божьем доме, словно на карнавале».
Толпа накинула веревочную петлю на каменные плечи святого Петра, стоявшего в нише, и теперь тянула его вниз. Люди кричали и смеялись, когда статуя упала на пол и разбилась на куски. За ним последовал святой Андрей из соседней ниши, и снова грянули радостные крики. Каменная пыль висела в воздухе.
– Осторожнее со стеклянными осколками! – крикнул Нокс, и они повернулись к нему, словно послушные дети. Осколки валялись повсюду, и легко можно было поранить ногу или рассечь лицо. Он не хотел, чтобы кто-то пострадал.
Но ревущая толпа обретала собственный нрав; она упивалась зрелищем разбитых статуй и опустошенной церкви. Как буквально они восприняли его слова во время проповеди об идолопоклонстве, произнесенной два дня назад в Перте! Как они изголодались по реформам и решительным действиям! Гордился бы ими Кальвин?
При мысли о Кальвине и Женеве он испытал прилив ностальгии. Было бы очень легко остаться там и учиться у Кальвина, набираясь жизненного опыта в городе, посвященном Богу, полностью очищенном от идолов и населенном живыми святыми. «Я был меньшим среди них, – подумал он. – Всего лишь учеником Кальвина и Фареля, всего лишь подмастерьем. Это походило на первый день Пятидесятницы в Иерусалиме, когда огонь Святого Духа снизошел на землю и опустился на учеников. Быть там, быть частью этого! Это все равно что пребывать в раю.
Тем не менее существует опасность сотворить себе кумира даже из Женевы, – с отчаянием подумал он. – Дьявол обращает наши лучшие мысли против нас и пользуется ими как слабостями. Он пользуется моей жаждой порядка и свободы и пытается поработить меня. Ведь если бы я остался в Женеве, то повернулся бы спиной к родной стране, вместо того чтобы помогать ее освобождению от чужеземного ига».
– Мастер Нокс! Мастер Нокс! – они звали его.
Он пересек неф церкви, осторожно ступая по стеклу и каменному крошеву. Люди, вооруженные молотами и железными прутьями, стояли в полной готовности перед резной деревянной ширмой, отделявшей главный алтарь от остальной части церкви.
– Благословите наш первый удар, – попросили они.
Ноксу не понравился папистский оттенок этой просьбы.
– Разве я епископ? – спросил он. – Что я должен делать: брызгать на вещи святой водой, окуривать их ладаном или бормотать заклинания над ними? Нет, либо вещь принадлежит Богу, либо Он отворачивается от нее.
Они замолчали. Он удержал их под контролем и теперь мог направлять их действия по своему усмотрению.
– Я говорю, что Бог отвернулся от этого алтаря! – вскричал он. – Это скверна, украшение для языческого ритуала мессы. Ибо что есть месса, как не суеверный языческий ритуал, настолько тайный и богохульный, что людям даже не разрешают смотреть на кумирню во время его проведения?
Он раскинул руки:
– Покончите с ним! Уничтожьте его! Пусть от него не останется камня на камне.
Предводители начали орудовать ломами и дубинами, пробивая дыры в тонкой деревянной резьбе.
– Пусть дневной свет озарит эту темную пещеру зла и суеверия! Откройте ее для людей! – прокричал Нокс, возвысив голос над звуками ударов.
Той ночью у него болело горло от проповедей и вдыхания каменной пыли, и ему пришлось довериться заботам своей жены Марджери. Она приготовила отвар из ромашки с медом и настояла на том, чтобы он пил медленно. Ноксу нравился вкус, но Кальвин учил его избегать этой ловушки; даже еда и питье не должны служить иному удовольствую, кроме удовлетворения естественного голода и жажды. Поэтому для того, чтобы побороть удовольствие от сладкого и теплого отвара и близости своей молодой жены, Нокс заставил себя выслушать доклад Патрика, лорда Рутвена, одного из лордов протестантской Конгрегации. Этот человек был достаточно неприятен сам по себе и служил эффективным противовесом для Марджери и целебного напитка. Он был грубым, необузданным и к тому же слыл колдуном, хотя его вести были более или менее приемлемыми.
– Королева-регент поклялась привести французские войска, чтобы сокрушить нас, – сказал он. – Эта новость пришла из Эдинбурга. – Он покачал кудрявой головой и погладил свой клеймор, двухкилограммовый двуручный меч, который он носил с собой повсюду. – Мы окажем ей и ее лягушатникам славный прием: разделаем их, освежуем и подадим на обед, как они это делают с лягушками в своей любимой Франции.
– Прошу вас. – Нокс поморщился. Мысль о поедании лягушечьих лапок казалась ему отвратительной. – Сколько войск? – спросил он.