Тайна мистера Никса
Шрифт:
Навела справки: увы, ни заместителя директора, ни знакомых артистов уже не осталось – все разъехались. Актеры – перелетные птицы. Состав молодой, а самый популярный спектакль в городе: мюзикл из шлягеров семидесятых годов. Порадовалась – жив мой любимый ТЮЗ, процветает. Театр – это яд, однажды отравишься – и на всю жизнь.
А снег идет и идет. Лица томичей кажутся знакомыми, люди улыбаются мне приветливо. Сердце жаждало чуда, и оно совершилось. Предстояла радостная встреча с моим героем, хотя я этого еще не знала.
Заведующая литературной частью томского драматического театра Мария Исааковна Смирнова встретила коллегу радушно, согрела чаем с вареньем и с купеческой
Листаю страницы, и вдруг – глазам своим не верю: впиваюсь в текст – биография критика Вс. Сибирского. С волнением читаю:
«Всеволод Сибирский – наиболее распространенный псевдоним поэта, прозаика и журналиста Всеволода Алексеевича Долгорукова, сына князя А.В. Долгорукова (Долгорукого). Родился в 1845 году. Обучался в Морском кадетском корпусе (Петербург), где начал писать, но учебу не закончил, а был отправлен на флот юнкером. В 1864 году в чине мичмана вышел в отставку. Выступл в периодической печати, сочинял памфлеты и т.п. В 1867 г. занялся различными аферами, приведшими его к лишению княжеского титула и тюремному заключению на 1, 5 месяца. В 1870 году осужден по делу так называемых «червонных валетов» (обманное получение денег, совершенное группой аристократической молодежи), лишен дворянства и отправлен в бессрочную ссылку в Томск, где был приписан к мещанскому сословию. С начала 80-х годов возобновил сотрудничество в столичной периодике, в том числе в газете «Суфлер», «Театральный мирок» (С-Петербург). Умер в 1912 г. В газетах «Сибирский вестник», журнале «Сибирский наблюдатель» печатался под псевдонимами: В.Д., В. Д-ов, Вс. Д-ов, Вс. Сибирский, Гаврило Томский, Редактор, Гвидон, В. Долг-ов».
От такой удачи у меня захватило дух. Спасибо Марии Исааковне за щедрость, спасибо Анатолию Иванову за исследования. Наконец-то приподнялась завеса над тайной и стали понятны горестные строки стихотворения Вс. Сибирского «Итоги», обнаруженного мною в номере "Сибирского наблюдателя":
«Песня пропета в недолгие годы,
Счастье иль горе она?
Ждут нас под старость
одни лишь невзгоды -
чем тебя вспомнить, весна?
А омуте грязных страстей утопая,
Мы погубили себя,
Или на пользу родимого края
Мы послужили, любя?
Силы потрачены, нет упований
Но на священный алтарь
Пролита жгучих кровавых страданий
Капля хотя нами встарь?»
Унылые итоги подводил в конце жизни шестидесятилетний князь, осужденный по уголовному делу. Раскаивался.
«За те ужасные мгновенья
тоски, отчаяния, стыда,
раскаянья и угнетенья,
что знал я многие года,
за те жестокие печали -
томился ими я, порой,
о братьях, что во цвете пали
в борьбе с судьбою роковой, -
За то, что и во дни паденья
В своем я сердце сохранял
К свободе и к добру стремленья
И тех, с кем жил я, презирал.
И если же из тьмы могильной
Подняться я не мог на свет,
То не хватало воли сильной:
Я слаб был ею с юных лет, -
За все не жду я сожаленья
И ничьего участья я;
Но неужели я прощенья
Не заслужил от вас, друзья?»
Слаб был мой поэт, попал в сети порока, как многие из аристократической молодежи, игравшие в карты и жуировавшие в светском обществе. Раскаяние за совершенные преступления, муки дворянина, оторванного от привычного общества, оказавшегося в сибирской глуши среди диких купцов, ненавидящего это общество, тоскующего по прежней безоблачной жизни, – вот что рождало тоскливые стихи. Ошибки молодости, у кого их не было? Князь строго осудил себя, безмерно страдал в сибирской глуши. Пролита не одна капля жгучих кровавых страданий.
«Он шел неведомым путем –
Он шел ко благу или худу,
Но только жизнь била ключом,
Где б ни являлся он – он повсюду.
И средь накрывших небо туч,
Где не было просвета боле,
Вдруг пробивался яркий луч,
Как будто вестник лучшей доли.
Но с равнодушием к нему
мы относилися позорно,
не веря ни его уму,
ни стойкости его упорной.
Но, обессиленный, он пал,
Возрос на ниве скудной,
И мир, прозрев, тогда познал
Бойца, что вел нас к цели чудной».
Глава 4. Джо Дассен под кроватью
После трудного рабочего дня в архиве и библиотеке, уставшая, приплелась в гостиницу и рухнула в кровать. Однако не спалось. Положила мяту под подушку – не помогло. Уже двенадцать часов, пора бы заснуть. Вставать в восемь, с больной головой идти в архив, дышать пылью, рассматривать бисерные писарские почерки. В гостинице тихо. Кажется, я одна на этаже. Тишь, благодать. Словно в отместку радужным мечтам внизу грянула музыка. Поместили в самый уютный номер! Прекрасно! Чудненько! Странно, вчера музыки не было. Чорт, сегодня же пятница! Теперь зарядят на всю ночь!
Я встала, закурила – все равно не усну. Решила: завтра попрошу администратора поменять номер.
Красивый баритон завел мою любимую «Зи стефа». Джо Дассен! Сигарета выпала из рук. «Если б не было тебя, я выдумал тебя…», – пел кто-то внизу красиво, манерно. Какой самородок! И где – в затрапезном кабаке! Я затаилась дыхание и мгновенно влюбилась в бархатистый голос. Представила себе певца: лет сорока – пятидесяти… нет, пожалуй, меньше… тридцати пяти. Аккуратная бородка, кудрявые волосы до плеч, впереди небольшая залысинка, голубые выпуклые глаза, загнутые вверх томные ресницы, морщины от выдающегося носа к упрямому подбородку. Округлый животик, движения плавные. Красивые крупные руки с тонкими изящными пальцами. Кажется, мое воображение рисует Джо Дассена. В холодном номере гостиницы стало теплее
Ночь напролет я слушала французский шансон: Мирей Матье, Эдит Пиаф, Ив Сен Лоран. Потом настал черед итальянцев: Андриано Челентано, Ромино Пауэр.
Ах, мой милый кудесник! Я заснула под «Фели читу».
С нетерпением ждала следующей ночи. Мелькнула мысль: пойти в ресторан. Но, во-первых, нужны деньги, а во-вторых, не с кем. Буду наслаждаться искусством даром.
Концерт начался часов в десять. Публика разогрелась. Кутили какие-то старички: внизу мне встретились представительные мужчины пенсионного возраста. «Номенклатура празднует юбилей., – подумала я про себя. – Послушаем ретро! Ободзинский, Мансурова, Гелена Великанова, Майя Кристаллинская, «Маленький принц». Вначале зазвучали томные «Эти глаза напротив». Сердце растаяло. потом «Анжела» того же Ободзинского.
Бархатный тембр околдовал меня, привел в экстаз. Рок-эн-рол в стиле Магомаева: «Той единственной на свете королеве красоты». Я представила, как развеселившиеся старички, подхватив юных подружек, танцуют и заказывают «Битлз» и Элвиса Пресли. Но моему вокалисту никакие барьеры не страшны: он с блеском подделывался под голос Пола и короля рок-эн-рола. Волшебник!
Захотелось праздника. Слушательница добежала до ларька, купила баночку слабоалкогольного коктейля. Внизу, у ресторана, шумно, накурено, возле дверей старички прижимали к себе накрашенных девочнк-подростков.