Тайна моего двойника
Шрифт:
— На фига тебе? Все равно я тебя убью.
— Ну, пока ведь я еще жива. Вот и интересно.
— Может, мужик твой, из ревности?
— А тебе что, мой муж заказал?
— А я чо, знаю, кто?
— Ну, какой из себя?
— Щас, так я тебе и рассказал.
— Мой муж темно-русый, у него такой коротко стриженный ежик…
— Не. Другой.
— Скажи, какой?
— Ты чой-то разговорилась тут, — Дима многозначительно погладил свой пистолет. — Давай, дездемона, молись.
— Если ты
— Во, бабье: ее сейчас прикончат, а она все свой нос сует, куда не надо. Молись лучше, пока я добрый.
«Молись». У Димы в расстегнутом вороте рубахи виднелся массивный золотой крест. Вот парадокс: жертва-атеистка и христианин-убийца! Я что-то путаю и это не в Библии написано: «не убий»?
— Скажи!
— Вот, привязалась… Тот тоже русый был. Только светлый. И волосы у него длинные.
Бог мой, Сережа? Опять Сережа?
— Худой и высокий?
— Будет с тебя. Хорошенького понемножку.
— А машину ты заминировал?
Дима довольно ухмыльнулся. Я поняла это как подтверждение.
— Скажи, Дима… А ты видел, там была еще другая девушка… Она тоже пострадала… Она при смерти — торопливо добавила я, вспомнив комиссара Гренье. — Ты ее тоже хотел убить или это просто случайно?
— Она чо, жива еще?
— Врачи говорят — не выберется. Так ты хотел — нас обеих…?
— Я ничо не хотел. Мне заплатили — я работаю.
— Заплатили — за обеих?
— Может, за обеих. А может, и нет, — самодовольно интриговал Дима.
Мне показалось, что это «интервью» придало ему чувство собственной важности — он был владетелем секретов, распорядителем жизней… Если бы не обстоятельства, в которых разворачивалась сцена, я бы посмеялась над этим самодовольным ничтожеством с половиной извилины в мозгу, да и той дефективной.
Но сейчас мне было вовсе не до смеха. И я, стараясь спрятать поглубже свое презрение, продолжала задавать ему вопросы, в надежде дождаться Джонатана.
— А ты других людей, до нас… Уже убивал?
— И-и, мать твою… Ну ты как скажешь! Я те чо, выпускник детского сада?
— Не жалко?
— А чо это мне должно быть жалко?
— Ну, например, тебе бы не хотелось, чтобы тебя убили? Другим тоже не хочется, понимаешь?
— Ой, щас заплачу.
— Ну, подумай, Дима, на секунду: я же ничего плохого никому не сделала. Я не знаю, чем я этим людям помешала. Но я не хочу умирать!
Разумеется, я вовсе не пыталась его разжалобить. Было бы смешно надеяться разжалобить наемного убийцу. Но было необходимо тянуть время — вот я и тянула его изо всех сил, пытаясь говорить что-то, наиболее подходящее в такой ситуации. Ну не последний же фильм с ним обсуждать!
— Согласись, это несправедливо!
Дима нервно дернулся.
— Ты мне, это, кончай тут сопли разводить! Дура, что вляпалась в какое-то дело… А теперь, чо, кранты. Не я, так другой тебя шлепнет.
— Отпусти меня, Дима! Я спрячусь! Далеко, меня никто не найдет и никто не узнает, что я жива, — я придала жалобную интонацию голосу. — А ты скажешь, что убил меня, получишь свой гонорар, и никаких проблем…
— Заткнись. — Голос стал злым. — Будешь тут вые…ться, я тебя враз пристрелю, поняла?
Для пущей убедительности он поднял пистолет с колен и наставил его на меня. Пистолет был большой, тяжелый — в марках я не разбираюсь, но глушитель я узнала. Один тихий звук, и меня нет.
Я прикрыла глаза со смиренным видом, стараясь изо всех сил выдавить слезу, чтобы она красиво скатилась по щеке из-под моих длинных, хоть и светлых ресниц.
Слеза, однако, и не думала появляться. Ну надо же! Я в последний месяц плачу так часто, так себя, несчастную, жалею, а тут, как назло, — ни слезинки! И это, можно сказать, перед лицом смерти!
— Пойми, Дима, — заговорила я дрогнувшим голосом, нервно сжимая руки и не поднимая глаз, — я жить хочу, я хочу любить! Мне только двадцать один год, вся жизнь еще впереди!.. Любить, рожать детей… Это жестоко, лишать меня…
Уф, даже слезы появились на глазах! Я замолчала, словно борясь с нахлынувшими рыданиями, думая только об одном: сколько еще минут осталось до прихода Джонатана.
Со стороны кресла не последовало никакой реакции.
Я подождала. Тишина.
Пришлось поднять красивые длинные ресницы со слезой и глянуть на убийцу Диму. Он самодовольно улыбался, крутя на пальце пистолет. Вид моего смиренного унижения ему льстил.
Я всхлипнула. Он молчал. Я шмыгнула еще раз носом. Улыбка его стала приобретать игривое выражение.
— А чо… Это… — прорезался, наконец, он. — Если хошь, давай… Перепихнемся пару раз, утешишься напоследок!
Я потеряла дар речи. Такого поворота дела я не ожидала… Надо же, какая широта души! Решил облагодетельствовать меня!
Кажется, я уставилась на него с таким обалдевшим видом, что он добавил:
— И мне, это, тоже … конпенсанция будет, что я с тобой столько чикался.
Я не находила слов. Я не знала, как реагировать, что сказать, как отвести еще одну опасность, нависшую над моей бедной головой.
— Я… я не могу… я…
— Ты ж не целка, в рай все равно не попадешь!
— А что, в рай только девственницы попадают? — тупо спросила я.
— А хрен его знает, я там не был, — хохотнул он. — Ну так чо, давай? Любишь, небось, это дело? — он постучал указательным пальцем по пальцу другой руки. — Соглашайся — поживешь еще полчасика, порадуешься. А то я тебя тогда прямо щас и пристрелю.