Тайна объекта «С-22»

Дмитриев Николай Николаевич

Дождавшись, пока хозяин, вернувшись на место, снова начал флегматично перетирать стаканы, полковник выпил водку по-русски, залпом, и вздохнул:

— Ладно, докладывай…

— По делу Гжельского глухо. Никаких концов, а эпистолярного интереса вообще не пойму… То ли письмо, то ли дневник…

— А может, все-таки карты?

— Нет. — Майор сделал резко отрицательный жест. — Не верю!

— Ладно, это не основное. Дальше.

— Базу готовим. Через пару недель можно перебираться.

— Добро… Но главное — агентурная сеть.

— А как?.. Как союзники?

— Могут задержаться… И тогда удар с трех сторон…

— Значит, надежды удержать коридор нет?

И вот только теперь, задав этот, в общем-то, совершенно ясный вопрос, пан Казимир испытал самый настоящий страх. Если бы еще не эта кнайпа… Она была последней точкой, говорившей об истинном состоянии дел…

Янушевский понял состояние майора и покачал головой.

— Удержаться бы на линии Варшавы… Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю… — Пан Казимир вздрогнул. — А как же это, мы сильные, сплоченные, готовые… Блеф?

— Хватит! Мы все-таки солдаты!

Полковник явно вспылил, и у него на лице заиграли желваки. Пан Казимир молчал. Ситуация, открывшаяся перед ним, была далеко не из приятных, и выдержке Янушевского еще можно было позавидовать. И уже полной неожиданностью для майора было то, что полковник вдруг взял пана Казимира за рукав и, наклонившись к самому уху, доверительно прошептал:

— Для нас в данной ситуации есть только один реальный союзник — русские… Несмотря ни на что!

Пан Казимир резко выпрямился на стуле. Он очень хорошо понимал, что значили для Янушевского эти слова и, отбросив колебания, ответил сразу:

— Мы всегда тянули одну лямку… И раньше, и впредь…

* * *

Малевич привычно размеренным шагом мерил наискось длинную кишку камеры от закрытой крышки параши до откидного столика у окна, на котором лежала свежая газета с аккуратными окнами цензурных вырезок. Трое его сокамерников напряженно ждали.

Уже вторую неделю тюрьма глухо волновалась. В передачах с «воли» один за другим шли «грипсы [29] », а по ночам заключенные торопливо стучали в стены камер или, намотав шнурок на ручку швабры, перебрасывали от окна к окну «коня», так что тюремной цензор зря трудился, кромсая газету ножницами.

29

Грипс — тайная записка.

Сутки назад стало известно, что Германия начала войну, и этих суток коммунистам, сидевшим за решеткой, оказалось достаточно. Всю ночь шел сплошной перестук, а днем, перед прогулкой, сбившись в кучу при выходе, заключенные торопливо шептались между собой. И даже на самой прогулке, шагая привычной цепочкой вокруг трубы, торчавшей посередине тюремного двора, то один, то другой быстро кидал товарищу несколько слов.

Решение было принято, и теперь председатель тюремного комитета Малевич напоследок продумывал все еще раз. Наконец, перестав шагать, он остановился возле двери и, обведя взглядом товарищей, негромко сказал:

— Значит, стучим…

Малевич резко повернулся и забарабанил кулаками по оббитой железом двери. Тотчас в конце кафельного коридора загромыхали тяжелые сапоги надзирателя. Загремел замок и «отделовый», войдя в камеру, окинул всех взглядом из-под окованного козырька.

— Пане отделовый, — начал Малевич, и его товарищи немедленно встали. — Мы просим передать пану начальнику, что часть денег с нашего депозита надо передать на ЛОПП. [30]

— Добже… — Отделовый зачем-то поправил свою круглую фуражку и кашлянул. — Скажу…

30

ЛОПП — Лига обороны противовоздушной.

Надзиратель еще возился с замком, а в дверь противоположной камеры уже застучали требовательно и громко.

— Ну, кажется, пошло… — Малевич отошел к столу и, опустившись на табуретку, вслух сказал самому себе: — Интересно, как они это воспримут?

Начальник тюрьмы пришел неожиданно быстро. Снова лязгнул замок, дверь распахнулась настежь, и в камеру, оставив отделового на пороге, уверенно вошел высокий сухощавый майор, затянутый в ящеричный мундир.

— Дзень добрый… Мне передали, что вы хотели меня видеть.

— Так, пан начальник! — Малевич зажал тюремную бескозырку в кулак и вышел на середину. — Я и мои товарищи просим администрацию принять от нас по одному злотому на противовоздушную оборону.

— Дзенькую…

Начальник кивнул и выжидательно посмотрел на Малевича. Судя по всему, он уже догадался, что заключенные-коммунисты позвали его не только за этим.

— Еще мы просим, если будет необходимость, взять все деньги с нашего депозита в фонд обороны. — Малевич выждал несколько секунд и закончил: — И еще, пан начальник. Мы просим разрешить нам с оружием в руках защищать Ржечь Посполиту от фашизма.

— Дзенькую… — с лица начальника исчезла настороженность. — Я с радостью принимаю от вас заверения в верности. Ваш денежный взнос будет принят. Что касается армии, то это решаю не я, но просьбу вашу передам. Обязательно.

Начальник коротко вздернул голову и, уже шагнув к выходу, задержался.

— Как я понял, в других камерах мне скажут то же самое… Пан Малевич, если вашу просьбу удовлетворят, это будет рота? Две?

— Батальон, пан начальник!

— Ого, — на губах тюремщика мелькнула двусмысленная улыбка. — Пан Малевич, не могли бы вы немного проводить меня?

Малевич удивленно посмотрел на товарищей, потом на сразу вытянувшееся лицо отделового и, коротко кивнув, шагнул к двери.

В конце коридора, на площадке, майор неожиданно остановился и замер, глядя невидящими глазами в лестничный проем, забранный мелкой стальной сеткой. Малевич, шедший следом, застыл в ожидании. Наконец начальник повернулся к нему и глухо спросил:

— Пан Малевич, это ведь вы — председатель комитета?

Малевич сразу насторожился и выжидательно протянул:

— Не понимаю, пан начальник…