Тайна племени голубых гор

Шапошникова Людмила Васильевна

Школа не единственное место в "Данмиаре", где вы можете встретить тода. Здесь существует Промышленный центр тода. Его создала в свое время энергичная Катарина Линг. Женщины тода приходят в центр и получают работу — куски ткани с размеченным узором. Это будущие скатерти и салфетки. За искусно вышитую скатерть миссионеры платят женщинам 5 рупий, а продают ее тут же в Центре за 25 рупий. За салфетку мастерицы получают 2,5 рупии, а миссия — 10 рупий. Таким образом миссионеры грабят каждую неделю около пятидесяти женщин-тода, забыв о "развращенности" и грехах племени. У денег нет религии.

Грабеж на вышивке, пожалуй, самое невинное. Миссия отобрала у тода десятки и сотни акров земли. Там, где сейчас стоит вилла "Данмиар", некогда, стоял зажиточный манд. Там, где расположены картофельные поля тода-христиан, когда-то была священная земля с храмом "по", принадлежавшая роду Карш. Когда вы увидите виллу "Данмиар",

не верьте ее мирному и благопристойному виду. Ее обитатели крадут не только души тода, но и то последнее, что есть у племени.

подвижница катарина линг

У мисс Линг был предшественник — преподобный Метц из Базельской миссии. Он был первым миссионером в племени тода. Метц появился в Нилгири в начале прошлого века и провел там не менее тридцати лет. Грузный, с одутловатым красным лицом, в белой рясе и тропическом шлеме, он всегда был чужим в племени язычников. Пыхтя и обтирая пот, он бродил от манда к манду в надежде заслужить себе царство небесное обращением хотя бы одного тода в христианство. Он толковал им об "истинном боге", но его слушали невнимательно и несколько пренебрежительно. Отец Метц был брезглив и никогда не оставался на ночь в манде. Да его особенно и не приглашали. В хижины тода он тоже не рисковал заходить. Там пахло кислым молоком, буйволиным навозом, которым мыли пол, и дымом. Преподобный отец каждый раз подносил к носу надушенный платок, когда чувствовал такой запах. Однажды он попытался войти в хижину, но его неповоротливое тело застряло в узком и низком проходе. Попытки собравшихся тода втолкнуть его внутрь не увенчались успехом. Женщины пытались его вытолкнуть наружу, но тоже потерпели неудачу. Никогда, наверное, ни один миссионер не был в таком щекотливом положении. Полузадушенный Метц вращал глазами, сопел и не мог сдвинуться с места. Непочтительный хохот, раздавшийся в манде, свидетельствовал, что на авторитет в будущем надеяться не приходится. Наконец с большими усилиями Метца извлекли из входа в хижину. Его ободранные бока давали себя знать ноющей болью еще две недели. А потом дела миссионера пошли еще хуже. Метца почему-то невзлюбили буйволы. При виде его они, наклонив тяжелые рога, бросались на проповедника. Он подхватывал подол рясы и проявлял спринтерские способности, несколько неожиданные при его телосложении. Естественно, что это не содействовало популярности "отца" в племени. На его проповеди собиралось не более двух человек, да и те пытались ускользнуть. Метц мучительно думал, с какой стороны подойти к этим язычникам. Он решил взяться за жрецов. Выследив однажды в лесу палола, он хотел ему объяснить, кто такой Иисус Христос. Но тода бдительно наблюдали за каждым шагом странного пришельца. Конфиденциальный разговор Метца со жрецом не состоялся. Ему не разрешили подойти к палолу. Проповеднику вежливо объяснили, что, согласно обычаю, никто не может разговаривать с высшим жрецом.

— Он жертва фальшивой религии! — тонким голосом закричал Метц.

— Это не жертва, а жрец, — сказали ему удивленные тода.

Другой жрец, которого проповедник "засек" в священном манде, вежливо слушал его разглагольствования насчет Христа целых два часа, потом зевнул и заявил, что настало время доить священных буйволиц.

— А как же с Иисусом Христом? — спросил Метц.

— У меня своих дел много, — ответил жрец. — С этим Христом разбирайся сам.

Старейшина манда, куда одно время зачастил Метц, впал в полное отчаяние и сказал, что он и его люди покинут Нилгири. Метц выразил желание последовать за ними. Ночью старейшина поднял манд и откочевал в неизвестном направлении. За много лет своей проповеднической деятельности Метцу не удалось обратить в христианство ни одного язычника. Церковное начальство было им недовольно. Метц бросил безнадежное занятие, уехал из Нилгири, но не мог простить тода, что потратил впустую тридцать лет. Преподобный отец написал о них книгу. В ней он свел счеты с племенем. Книга вышла в Мангалуре в 1864 году и называлась "Племена, населяющие горы Нилгири. Их социальные обычаи и религиозные ритуалы". Со злобным удовлетворением, забыв о христианской доктрине всепрощения, Метц писал, что тода грязны и плохо пахнут, что их аморальные обычаи привели к вымиранию племени, что они грубы и им чуждо чувство поэзии, что они ничего не знают о прошлом своего племени и у них нет даже легенд, что они бесчеловечны и убивают девочек в младенческом возрасте. По мнению Метца, тода не заслужили ни права на жизнь, ни права быть приобщенными к христианству. Книга не сделала его имя бессмертным. О нем вскоре забыли и в Утакаманде и в мандах тода. Рассказы Метца о Христе тоже быстро выветрились из памяти людей племени.

Но некоторое время спустя о чужом боге напомнила тода более зловещая представительница

христианского воинства — англичанка мисс Катарина Линг.

Она появилась в Нилгири в конце прошлого века. Дочь британского фермера с детства знала, что такое тяжелая работа. Миссионеркой Линг стала смолоду. Ее человеческие качества как нельзя лучше подходили для этой работы. Будучи физически выносливой, она обладала целеустремленной волей, всегда добивалась намеченного, не стесняясь в средствах для достижения цели. Катарина Линг была начисто лишена сентиментальности и душевной отзывчивости. Это был сильный характер, "сдобренный" истеричной религиозностью и фанатизмом. Именно такие "воины" нужны были церкви Британской империи. Катарина Линг стоила десяти преподобных Метцев. А ее опора стоила еще больше. Это были колониальные власти и полиция.

Случилось так, что тамил-христианин дал одному тода лекарство, которое помогло тому избавиться от расстройства желудка. Тода пришел к своему благодетелю и поблагодарил его. Но христианин сказал, что надо благодарить не его, а бога.

— Где твой бог? — спросил тода.

— В церкви, — ответил тот.

Тода отправился в церковь, но она была пуста. Он заглянул под скамьи, но бога там тоже не было.

— Спасибо за лекарство, — сказал тода на всякий случай и направился к выходу. Там он столкнулся с белой женщиной. Она остановилась и бесцеремонно разглядывала его путукхули, бороду и длинные, до плеч, волосы.

— Ты кто? — спросила она по-тамильски.

— Тода.

Эта встреча и определила судьбу миссионерки Линг. Она заинтересовалась племенем и начиная с 1890 года стала частой гостьей в мандах. Она понимала, что языческое племя — лакомый кусок для церкви и ее богоугодных дел. Только надо с умом взяться за этот кусок. И Катарина Линг принялась изучать язык тода. Через несколько месяцев она перевела на него "Евангелие от Марка". Несколько женщин тода прослушали евангелие и сказали, что не понимают английского языка. Мисс Линг сразу сообразила, что со взрослыми ей не договориться. Надо начинать с детей. И она учредила школу. Это была школа-ловушка. Катарине Линг пришлось затратить более десяти лет, чтобы заманить в эту ловушку несколько детей тода. Она не знала устали. Колесила по крутым горным дорогам в крестьянской телеге, запряженной быками, тряслась по узким тропинкам на велосипеде, месила грязь мускулистыми ногами, обутыми в грубые, солдатские ботинки. И уговаривала, уговаривала. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Она обещала неохотно слушавшим ее людям все блага этого и того света.

Кишкару было семь лет, когда родители, потеряв терпение, послали его в школу мисс Линг. Пристальный взгляд холодных глаз мисс подолгу задерживался на этом тихом и застенчивом мальчике. В ее голове зрел определенный план. Она знала, что теперь нельзя терять времени. В один прекрасный день Кишкар не вернулся домой. Встревоженные родители пришли к Линг.

— С вашим сыном ничего дурного не случилось, — растягивая бледные губы в некое подобие улыбки, сказала мисс. — Он решил стать христианином и больше к вам не вернется.

Родители оторопело смотрели на белую женщину.

— Как? — спросила мать, еще не совсем понимая случившееся. — Он же тода, отдайте его нам.

— Воля всевышнего, чтобы он стал христианином, — жестко сказала Линг. — Не просите. Идите к себе, к своим буйволам и ложным богам.

Но родители не ушли. Они всю ночь метались около бунгало миссионерки, плакали и умоляли. Сердце мисс Линг было глухо к страданиям язычников. Для нее они не были людьми. Кишкара отправили в долину Тинневелли. Линг боялась нежелательных осложнений. Там его окрестили в пруду, на берегу которого росли невиданные доселе Кишкаром кокосовые пальмы. Кишкар плохо понимал, что с ним происходит. Он хотел домой и не желал входить в пруд. Но несколько юношей-христиан держали его за руки. Они пели псалмы, и в бедной голове Кишкара все перепуталось. Он горько плакал. Однако мисс Линг сказала, что это естественные слезы умиления перед могуществом всевышнего. Сказать и написать можно что угодно. Мисс Линг любила делать и то и другое. "Как только он (Кишкар. — Л. Ш.) вышел из воды, — писала она, — зазвучал счастливый гимн хвалы и вслед за ним появилась первая вечерняя звезда, за ней другая и еще одна. Я поняла это как предзнаменование того, что он (Кишкар. — Л. Ш.) не будет единственным и что другие также будут отторгнуты от этого племени, чтобы сиять вечно, как звезды"[35]. Трогательно, не правда ли? Даже поэтично. Но в этот тихий, наполненный божьей благодатью вечер 1904 года на окраине Утакаманда происходила другая сцена. Дюжие полицейские разгоняли дубинками обезумевших от горя и отчаяния родителей и родственников Кишкара. Напоследок полицейский сержант крикнул им, чтобы они больше не смели появляться у миссии и беспокоить благочестивых христиан.