Тайна племени голубых гор

Шапошникова Людмила Васильевна

— Мне надо купить сегодня рису, — спокойно объяснил лавочнику Малородж. — У нас ничего не осталось.

— Ты и так мне много задолжал — оборвал его тот. — Я не намерен содержать твою семью.

— Но ведь я приношу тебе каждую неделю гхи и молоко, — попробовал возразить тода.

— Всего молока твоих буйволиц не хватит, чтобы расплатиться со мной. — Лавочник достал толстую тетрадь и стал водить по ней пальцем.

— Вот видишь, тут все твои долги.

Малородж видел, но ничего не понимал в этих крючочках и палочках.

— Сколько я тебе должен? — спросил он упавшим голосом.

Лавочник

прищурился и посмотрел на замызганную стену лавки.

— Тысячу рупий, — раздумывая ответил он.

— Где я возьму такие деньги? — Малородж почувствовал, как ослабели его ноги.

— А мне какое дело? — усмехнулся лавочник. — Раз должен, отдавай.

Никакие уговоры не помогли. Совершенно убитый Малородж вернулся в свой манд. За всю его жизнь у него не было такой суммы. Да и во всем племени вряд ли найдется сразу столько денег. На тропинке у лощины его ждал сын. Мавияркутену недавно исполнилось восемнадцать лет. Это был тихий, застенчивый юноша, проводивший дни на дальнем пастбище с буйволами. Когда Малородж сообщил сыну новость, Мавияркутен растерялся.

— Что же нам теперь делать? — спросил он отца. Малородж опустил голову. Он ничего не мог ответить сыну. Через несколько дней они отправились за советом к Пеликену. Тот тоже ничем не мог помочь. У него самого не было денег.

— Если продашь буйволов, может быть и расплатишься с лавочником, — сказал ему Пеликен.

— Как — продать буйволов? — не понял Мавияркутен. — Что же я буду делать без них?

Пеликен задумался и вдруг вспомнил.

— Послушай, Малородж, у тебя же есть земля. На ней, кажется, работает бадага?

— Да, — подтвердил Малородж.

— Он тебе платит?

— Иногда дает картошку и все обещает заплатить. Пеликен был опытным человеком, не зря он возглавлял Прогрессивный союз тода Нилгири. Он прикинул что-то на бумаге и сказал Малороджу, что бадага должен ему по крайней мере триста рупий.

В свой манд отец с сыном вернулись повеселевшими. Малородж пошел к арендатору поговорить насчет уплаты долга. Бадага только рассмеялся.

— Какие триста рупий? — спросил он. — Ты что, Малородж? Я работаю на твоей земле, я платил тебе исправно.

— Но Пеликен сказал, — возразил Малородж, — что ты мне должен триста рупий.

— При чем тут Пеликен? — наигранно возмутился бадага. — Если он тебе сказал, пусть сам и платит.

Малородж ушел ни с чем. Несколько раз после этого он приходил на поле к бадага, но результат был такой же.

В тот день Мавияркутен пригнал буйволиц с пастбища засветло. Он как будто чувствовал, что дома неспокойно. Мать плакала, а отец сидел на суфе, вперив невидящий взгляд в противоположную стену хижины. Лавочник сказал, что посадит Малороджа в тюрьму, если тот не заплатит хотя бы часть долга.

Мавияркутен вышел из хижины, пересек лощину и на дальнем поле заметил синий тюрбан арендатора. Он подошел и вежливо поздоровался. Бадага не ответил на приветствие.

— Почему ты не хочешь заплатить отцу за землю? — спокойно спросил юноша.

Бадага распрямился и смерил Мавпяркутена взглядом. Они стояли друг против друга: сорокалетний упитанный бадага и восемнадцатилетний тода.

— Ты кто такой? — грубо спросил арендатор.

— Мавияркутен.

— Ты щенок! —

закричал бадага. — Какое твое дело? Почему ты суешь сюда свой паршивый нос? Сидел бы с вонючими буйволицами и не лез не в свои дела! Убирайся вон отсюда!

— Это наша земля! — неожиданно для себя закричал Мавияркутен.

— Убирайся отсюда, грязная собака, и не заставляй тратить на тебя время.

В какой-то момент перед глазами юноши все поплыло: и лощина, и картофельное поле, и кричащий бадага в синем тюрбане. Никто никогда так не разговаривал с Мавияркутеном. Никто никогда не называл его грязной собакой, а священных буйволиц вонючими. Не давая себе отчета в том, что он делает, Мавияркутен бросился на обидчика и ударил его. В ответ последовал сильный удар, и юноша упал на картофельные кусты. В голове шумело, и ломило челюсть, куда пришелся удар. Он с трудом поднялся и снова бросился на бадага. Он не помнил, сколько времени они дрались, и пришел в себя, когда ощутил странно обмякшее тело противника. Бадага лежал, уткнувшись в смятый картофельный куст, и на его синем тюрбане расползалось и росло зловещее красное пятно. У Мавияркутена не хватало сил даже приподнять лежавшего. Шатаясь, с трудом переводя дыхание, придерживая разорванное путукхули, юноша поднялся по тропинке. Когда отец увидел его, он понял, что стряслась беда. Малородж стоял, опустив бессильно руки, не смея ни о чем спросить.

Мавпяркутен заговорил сам:

— Там, бадага…

И тут земля поплыла из-под его ног, горы завертелись в бешеной пляске и небо закрыла черная пелена. Он потерял сознание.

Те несколько дней, которые Мавияркутен прожил после этого, утратили свою реальность и были похожи на страшный сон. Мертвый бадага в окровавленном тюрбане неотступно стоял перед его взором. Он не исчез даже тогда, когда собрался совет племени обсудить чрезвычайное происшествие. На совет пришли родственники и соседи убитого. Малородж плакал и отворачивался от сына. Бадага вели себя вежливо и спокойно.

— При чем тут полиция? — говорили они. — Никто из нас туда не пойдет. Всем известно, что покойный был грубым и жадным человеком. Оп обманывал не только Малороджа, но и многих из нас. У него были деньги, и он давал нам их под большие проценты. Тода никогда с нами так не обходились, как обошелся с нами этот бадага. Терпение когда-то должно было кончиться. Пусть Малородж заплатит вдове, сколько может. Мы не пойдем в полицию.

Так решили люди, собравшиеся на совет. Бадага не обвиняли убийцу. Они простили его. Но не простило ему этого собственное племя. И сам он не нашел себе оправдания.

Малородж поседел и сгорбился за эти несколько дней. Мать отворачивалась и не хотела смотреть на сына. Несколько раз Мавияркутен слышал за своей спиной:

— Это тот тода, который убил человека.

«Который убил человека» — каждый раз погребальным колоколом отзывалось у него в ушах. Девушки избегали его, и родственники перестали навещать Керордманд. «Я убил человека», — повторял Мавияркутен и видел бадага в окровавленном тюрбане лежащим на картофельном поле так же ясно, как в тот день. Он больше не гнал буйволиц на пастбище, а уходил в лес и блуждал по горам. Он боялся людей, ибо каждый из них был вправе ему сказать: «Ты убил человека».