Тайна пропавшей рукописи

Балашова Виктория Викторовна

– Любовь! Любовь – это когда ты даешь возможность тому, кого любишь, жить свободно, не сковываешь его цепями по рукам и ногам. Когда ты хочешь, чтобы любимый человек был счастлив.

– Ты не счастлив со мной? – всхлипнула Анна.

– Я не счастлив в Стрэтфорде! Я хочу попытать удачу в Лондоне. Я не бегу от тебя. Я бегу от той жизни, которую ненавижу всей душой. От невозможности делать то, что хочу, к чему стремится моя душа. Анна, сюда приезжала театральная труппа. Они согласны были взять меня, – Уильям вздохнул. – Они ждали меня. Был шанс все перевернуть, все изменить.

– Почему ты бежал? Почему не объяснил

мне все так, как объясняешь сейчас?

– Ты бы поняла? Ты хочешь сказать, что отпустила бы своего мужа на все четыре стороны? Анна, не обманывай себя и меня, – Уильям посмотрел в голубые глаза жены и не прочел там ничего для себя нового. Преданность, любовь, печаль – что можно увидеть еще в глазах жены? И разве это так уж плохо, увидеть то, что он в них увидел? – Прости. Я причиняю тебе боль. Мне ничего не остается, как остаться.

Анна встала и молча начала убирать со стола.

– Оставь, – он дотронулся до ее руки, – посиди. Оставь посуду. Уберешь позднее.

– А ты поешь. Почти ведь не дотронулся до еды, – Анна подвинула ему тарелку с мясом поближе. – Ты не ел весь день. Проголодался наверняка.

– Ты права. Голоден ужасно, – он все-таки начал есть снова. – Обратно шел пешком. Проголодался и устал.

– Брат хотел вызвать тебя на дуэль, – проговорила Анна еле слышно. – Я умоляла его этого не делать.

– Знаю. Он мне об этом сообщил. Что ж, у него все еще есть шанс.

– Не говори так. Вы мне оба дороги. Смерть одного из вас будет невосполнимой потерей. Но ты должен и его понять. Он хотел вступиться за честь сестры, – Анна снова потянулась за платком.

– Один раз мы с ним уже едва не подрались. У твоего брата, по-моему, нет других способов решать проблемы. Не расстраивайся. И тогда, и сейчас ты получила, что хотела. Без всякой дуэли. Впрочем, я не жалею, что женился на тебе, Анна. Поверь, – Уильям встал из-за стола и пошел к лестнице. – Устал. Пойду спать.

– Спокойной ночи, – Анна грустно посмотрела ему вслед.

Несмотря на усталость, Уилл долго не мог уснуть. Он вспоминал провалившийся побег и ворочался с боку на бок. В конце концов, он встал, достал чистый лит бумаги и начал писать.

СЦЕНА 3

27 ноября, 1582 год

Стрэтфорд-на-Эйвоне. Улица возле церкви.

У алтаря он шепчет слово «да», прощаясь с прежними надеждами, мечтами. Сжимает руку Анны, смотрит вдаль и, словно просит помощи у Бога. В глазах печаль застыла, юности порывы остались в прошлом. Что теперь? Лишь помогать отцу, и колыбель с дитём покачивать рукой усталой. Стихи, латынь – забыть. Зачем они в той жизни, что казалась неприглядной обузой для других, не для него. Теперь он видит, как судьба клюкою безобразной калечит планов радужных основы.

– О, Боже! Это ль ты мне заготовил заранее на небе? Не рушил ты мечтаний, не намекал на тщетность их. Наказать решил за дерзость, за удовольствия, которые украдкой я получал полночными часами. Вот расплата за то, что шел к мечтам дорогой непрямою. За то, что попытался получить от жизни все, а получил лишь малость, нестоящую бывших притязаний.

– Да! – невеста

произносит рядом. Три месяца волнений позади – сумели Уильяму внушить необходимость жениться вовремя, до Рождества обрядов. Несчастлив он пока – так что ж, не каждый бывает рад вначале. Так же, как мужа новоявленного, взгляд Анны к Богу обращен: – Я обещаю его счастливым сделать. Пусть моя любовь поможет Уильяму в страданиях жестоких. О, нет, пусть не страдает он! Пусть легкой жизнь покажется ему. А все страданья, Боже, лишь на меня падут. Как наказанье за счастье принадлежать любимому навек!

– Аминь!

На улице и ветрено, и зябко, и небо тучами покрыто беспросветно. В воздухе не пахнет цветами, птицы умолкли, завершив свое бездумное на воле щебетанье. Горожане расходятся, чтоб дома продолжить разговоры досужие свои. Родители едва скрывают радость – их дети, правил не нарушив, обвенчались. А будет ли подарено судьбою им счастье, то вопрос напрасный, который их совсем не беспокоит. О другом отцы семейства молча размышляют: как пристроить деньги получше, как семейные дела поправить, мечтают внуков нянчить на досуге. А были ли когда-то иные притязанья в их головах? Хотелось ли бежать из Стрэтфорда родного подальше? Прочь из захолустья, где каждый день похож собой на предыдущий? Где незнакомого лица не сыщешь, как ни старайся ты? Бывало ли смятение в душе, порывы, что гасить так сложно?

Уильям тщетно старается невесте улыбаться, пытаясь радость показать, скрыв души смятенье. Он смотрит вдаль, глаза полны печали, тоски по дням беспечным.

– Теперь любить друг друга можем мы открыто, – Анна шепчет ему слова, которые он слышать совсем не хочет. – Под одною крышей счастливою семьей мы заживем с тобою.

– Почему уверена ты в счастье? Кто обещает тебе его? Скажи.

– Сама себе пообещала…

– Зря. Это обещанье лишь Богу выполнить дано.

– Стараться буду я.

– Но от стараний цветы в пустыне могут зацвести, пожалуй. Не более. Старайся, не старайся. Усилия свои направь ты на другое.

– На что? Готова я тебе служить исправно. Что делать мне?

– Расти детей, меня люби. И дом пусть будет чист и аккуратен.

– Я могла бы другом быть для тебя…

– Не надо. Друзьями я не обделен. А женщина нужна мужчине для иного. Не пытайся стать тем, кем быть не можешь. Для любви Бог создал, Анна, женщину удачно. Без вас бы жизнь пустой была, и многих удовольствий лишена.

Как и всегда, это помогло отвлечься. Уильям заснул, продолжая грезить о Лондоне, театре и своем возможном успехе на поэтическом попроще.

Утром его разбудили голоса, раздававшиеся с кухни. Уилл прислушался. Говорил отец Анны:

– Сегодня в город опять приехал театр. Держи его дома. Под любым предлогом пусть сидит здесь. Если он сбежит на спектакль, в его взбалмошной голове снова случится переворот.