Тайна пропавших картин
Шрифт:
Я посмотрела на тетю с надеждой. Ведь она такая мудрая, она обязательно найдет выход:
– А что мне теперь делать?
Но тетя вдруг безжалостно разбила мои надежды.
– Жить с ним! – тихо и грустно отозвалась она без единой секунды раздумий. – Он – тот, с кем ты будешь жить как за каменной стеной, Саша. Время сейчас трудное. И если ты хочешь дожить до встречи с семьей, держись его. К
– Я не хочуууу! А как же мои чувства, тетя?
– Стерпится – слюбится! – вздохнула она, и я поняла, что тётушка, если и понимает меня, но всё равно не поддержит.
Зато Гертруда душой была со мной, хотя противоречить тете и не собиралась. Я услышала, как она ночью плакала в подушку и, вздыхая, шептала:
– Бедная Сашенька! Так я и знала, что этим все закончится…
Когда Матвей пришел в следующий раз (пришел все-таки, не выдержал!), тетя встретила его как родного: посадила на лучшее место – в кресло около камина, напоила чаем. А потом объявила:
– Матвей! Саша нам рассказала о том, что вы теперь семья. Мы с Гертрудой рады этому. Ты – хороший человек, и мы надеемся, что ты не будешь обижать Сашеньку, будешь ее любить и беречь. А так как родители Саши далеко, я даю вам благословение. Живите счастливо!
После ее слов я тихонечко заплакала. Матвей, который уже засиял как начищенный чайник от приветливых тетиных слов, тревожно взглянул на меня. А тетя шепотом, стараясь, чтобы я не услышала, отгородила ладошкой свой рот и пояснила ему причину моих слез:
– Это она из-за своих родителей и брата. Скучает сильно.
Я услышала эти слова, но спорить и отрицать их не стала…
Глава 13. Кто виноват?
Итак, я снова вернулась домой. Да не одна. А всё с той же многострадальной картиной. Та была поставлена в зал, и мне показалось, что лицо у нарисованного мужчины даже посветлело от «встречи» со старыми друзьями – девушкой и мальчиком с собакой.
Ну, а теперь на работу! Дубль три, как говорится! Ох, ну и денечек сегодня!
Для отвода глаз (директорских и следовательских) я взяла с собой и сумку, и кофты. Уже почти ушла, но вспомнила о документах, которые вчера привезла из командировки. Со всеми случившимися со мной последними событиями я даже не вспомнила о них утром. Те по-прежнему поджидали своего часа в коридоре – всё в том же пакете, сиротливо стоявшем в углу рядом с обувью.
Я бросила бумаги в сумку, под кофты и тут подумала,
Честно говоря, я уже изнемогала. Так ведь сдохнут все мои нервные клетки, пока я избавляюсь от картин! Кто ж подстроил мне такую подлянку?..
Точно!!! Вот надо о чем думать! Кто (?!!!) сделал это? И зачем?
…В дверях музея я нос к носу столкнулась с Прыгуновым. (Ух, и неприятный же тип!)
– Здрасте! – сказала я и на всякий случай одарила его очаровательной улыбкой. Но, судя по его реакции, он вообще представления не имел, что есть такой вид коммуникации между людьми. Следователь не то, что не улыбнулся мне в ответ, он даже не поздоровался. А тут же в лоб спросил:
– Где вас черти носят?
С такими, как этот товарищ, поведёшься, от хмурости умрёшь! Улыбка слетела с моего лица, как птичка. А в голосе появился открытый, нескрываемый сарказм:
– Вообще-то я работаю… Я отскакивала за бумагами… Вот, – и я ткнула пальцем в закрытую сумку.
– За бумагами, – недовольно пробурчал он. – Зайдите-ка через пяток минут в кабинет директора. У меня к вам есть разговор… А я пока – покурить…
Хотя я проворчала, отойдя от него, что-то типа «Командуют тут всякие», меня словно током пробило. Я почувствовала, что начинаю вся дрожать, и совладать с этой дрожью не в состоянии. Зачем я ему нужна? А если он (или кто-то еще) видел, как я из музейного окна сиганула? Вслед за картиной… Да нет, быть такого не может! Там же кусты…
В коридоре я снова столкнулась с Романом. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но моя реакция была опять очень категоричной.
– Не сейчас! – гаркнула я.
И бедный Ромэо растерянно заморгал ресницами.
Я помчалась в кабинет директора, надеясь, что Рисыч меня просветит, зачем моя персона понадобилась следователю. Все же Тимофей Борисович – свой, и легче узнать плохую новость от него, чем от этого строгого дяденьки.
Рисыч пока был у себя. То есть в своем директорском кабинете.
И, кажется, он был также вне себя.
– Арсения! Где тебя носит? – заорал он, как только меня увидел. – Этот Бегунов…
– Прыгунов, – быстро вклинилась я, поправив начальника.
– Чего?… Какая разница! Он, как только заявился, опять потребовал всех собрать. А Вашего Величества на месте не оказалось! Где ты была?!
– Да я о бумагах вспомнила, Тимофей Борисыч, – начала тихо оправдываться я, давая возможность начальству выкричаться и самоутвердиться. Главное, показать, что ты очень-очень виноватая и сожалеешь о случившемся.
– Ты не могла о них вспомнить, когда бегала утюг выключать? – язвительно поинтересовался он. Но тут же оттаял: – Ладно. Ты только больше никуда не исчезай. А то ведь все шишки всегда на начальство падают.