Тайна пропавших картин
Шрифт:
Я испуганно прижалась к стене, пропуская мимо себя эту страшную процессию.
Вдруг среди них увидела Матвея. На его лице темнела засохшая кровью царапина. Обуви на ногах не было, рукав рубашки был оторван. Он хмурился, покусывал губы. Я замерла, сдерживая внутри пытавшийся вырваться крик.
Наши взгляды встретились. И мне показалось, что я вижу только его глаза. Все остальное исчезло. Я вижу его черные зрачки, они расширяются. А там, внутри зрачков, забор… И тела людей, сваленные в
Мы смотрели друг на друга мгновение, не больше. Хотя показалось, что снова прошел перед моим сознанием от начала до конца тот поздний вечер, когда я вместе с тётой Тамарой и Гертрудой пыталась сбежать из города…
Матвей быстро отвел взгляд в сторону. Почему? Боялся подвести меня? Или ему было страшно увидеть в моих глазах радость от грядущей свободы от него, то, чего он совсем недавно боялся и о чем мне говорил?
Но мне этого мгновения – воспоминания о невинно убитых у каменной ограды бывшего Емельяновского купеческого дома – хватило.
Я почувствовала, как онемели и стали безвольными мои руки. Потом исчезла сила из ног. Закружилась голова, и я прислонилась к стене дома, боясь упасть на грязный тротуар.
Арестанты медленно прошли мимо, и в момент, когда туман стал заволакивать мир вокруг меня, я заметила их конвоира – им оказался Антон Кончаловский!
Он тоже меня увидел, и до меня донеслись его слова:
– Видишь, Сашенька, чем приходится заниматься. Людей не хватает!
Потом он закричал, повернувшись к арестованным.
– Эй, остановились!
Я попыталась выдавить улыбку и одновременно ногтями удержаться, цепляясь за стену, из последних сил стремясь преодолеть всё нараставшую слабость. Но потемнело в глазах…
Последнее, что я услышала, было восклицание Антона:
– Саша, что с тобой?
И все. Снова мелькнул забор в темноте, одинокий фонарь, лежавшая на земле Лайла в красивой кружевной юбке…
Затем наступила ночь, черная ночь…
Сознание ко мне возвращалось медленно. Как будто издалека, я услышала знакомые голоса:
– К сожалению, это уже с ней не в первый раз. Не знаю, что и подумать. Несколько дней назад она увидела расстрелянных и тоже упала в обморок, – звучал голос тети.
– Ой, деточка наша! – причитала Гертруда.
– Да, – протянул голос Антона, и я остро почувствовала, как ему тяжело сейчас. Как будто камень лежит на душе моего бывшего жениха.
«Неужели он так искренне за меня переживает?» – мой мозг с трудом сформулировал мысль.
Я с трудом открыла глаза – веки были тяжелыми и не хотели подниматься.
– Она очнулась! – радостно известила Гертруда.
Тут я увидела сразу три головы, склонившиеся надо мной. Так как круг моего зрения был
– Девочка моя, как ты себя чувствуешь? – спросила тетя.
– По-видимому, не так плохо, раз улыбается, – ответил за меня Антон, и в голосе его почувствовалась горчинка.
Похоже было, что он не только переживал, но еще и злился на меня. За что?
Но в следующий момент я вспомнила: Антон с винтовкой, красноармейцы, Матвей…
Мне захотелось все объяснить, но, к счастью, я не смогла вымолвить ни слова. Почему "к счастью"? Да потому, что через несколько минут узнала следующее. Когда я потеряла сознание и начала падать, Антон бросился ко мне, чтобы не дать свалиться и разбить голову о каменную мостовую. А все его пленники тут же разбежались. Руки у них связаны не были – они просто держали их за спиной. Так что им не составило труда удрать…
Поневоле, но мой обморок спас Матвея от расстрела. Надеюсь, что спас…
Между тем, Антон наклонился ко мне. Я увидела, как он бледен и очень взволнован. Он прошептал:
– Саша, ты не нарочно упала?
– Ну, что вы такое говорите, Антон? – возмутилась тетя.
Антон выпрямился.
– Простите. Просто меня ждут большие неприятности… Я пойду, пожалуй.
Он исчез из моей зоны видимости, я услышала тихое «до свидания», а потом звук отрывшейся и закрывшейся двери.
– Тетя, я хочу пить, – попросила я, почувствовав, что в горле сухо, как во время знойного дня.
– Сейчас, дорогая.
– Я сама, – опередила ее Гертруда.
Было слышно, как забренчала посуда.
– Что случилось, тетя?
– Ты опять упала в обморок. Что ты такое увидела?
– Там Матвея вели, на расстрел. И мне стало страшно. Я, как наяву, увидела снова Лайлу… Ты помнишь?… В той ее красивой юбке с кружевами…
Я прижала ладони к вискам, которые больно отреагировали на ярко нахлынувшие воспоминания.
Тетя вздохнула.
– Теперь я понимаю, почему твой Антон был белее снега. Похоже, он бросился к тебе, и все разбежались.
– Ты это точно знаешь?!
– Нет. Просто предполагаю. Ведь почему-то Антон расстроен…
Я попыталась сесть, тетя помогла мне. Тут и Гертруда принесла воду.
– Узнаем ли мы когда-нибудь, как всё закончилось? – задумчиво произнесла я. – Как я устала от этой войны! Как мне хочется к мамочке, папочке, Никитке! – и я зашмыгала носом.
Гертруда торопливо сунула мне воду в чашке. Я стала пить, и зубы начали выстукивать дробь о фаянсовые края.
Тетя вдруг произнесла очень серьезно: