Тайна рукописного Корана
Шрифт:
— Ты что же это, олух, делаешь?! Позоришь моего коня! — с досадой вскричал Хасан. — Почеши его между ушами да похлопай ласково по шее, не видишь разве, на какой кляче я тебя догоняю!
Конокрад послушался совета хозяина, и конь под ним ускакал, как ветер в поле, а Хасан из Амузги гордо смотрел вслед. Но недолгой была радость конокрада. Конь услышал зов хозяина, остановился, поднялся на дыбы, сбросил седока и вернулся. Подъехал Хасан из Амузги к вору и сказал:
— Помни на будущее — орел мух не ловит.
— Ой, белый конь! Какой он красивый! — залюбовалась Муумина.
— Очень заметный, но ничего. Он меня не раз выручал, верный друг. Пошли теперь поищем твоих рогатых, и я провожу тебя домой. Кто твои родители?
— Мать давно умерла, а отец у меня слепой. Возможно, ты слышал о нем. Слепым Ливиндом его называют.
— К сожалению, не слыхал.
— Да, конечно. У бедного слава до порога.
— Больше никого у тебя нет?
— Нет.
Они надолго умолкли. Муумина все искала глазами овец.
А овцы спрятались в тени деревьев у опушки леса. Три барашка курдючной породы, козел со сверлообразными, скрещенными на макушке рогами и пятнистый, кудрявый ягненочек. Козел очень гордый, все норовит не подчиниться Муумине, будто хочет сказать: вот не было б тебя, я этих твоих овец отвел бы прямо в пасть волку.
Девушка погнала свою маленькую отару перед собой. Хасан из Амузги вспомнил некогда сказанные матерью слова: «Доброму и ветер приносит любовь».
— Правда, страшный козел? — спросила Муумина. И, не дожидаясь ответа, показала: — Вон наш дом! Видишь, тот с покосившейся крышей?
— Не хочешь, чтобы я проводил тебя? — Идти и говорить с девушкой доставляло Хасану большую радость.
— Ты на белом коне, поэтому лучше не надо…
— Чем тебя отпугивает белый конь?
— Сказка такая есть… Меня из-за нее с самого детства дразнят: будто джигит ко мне приедет, на белом коне…
— Ах вон что! Ты не хочешь, чтобы этим сказочным джигитом оказался именно я? — заглядывая ей в глаза, с улыбкой спросил Хасан из Амузги.
— Я этого не сказала… — зарделась Муумина.
— Так и быть, не стану тебя смущать. Сейчас я уеду, но, если с тобой случится беда, кликни: Хасан из Амузги! Договорились?
— И ты окажешься рядом?
— Тотчас же! — Хасан сказал это очень твердо и с нежностью посмотрел на нее. — Мне так хотелось бы подарить тебе что-нибудь на память, да жаль, нет со мной ничего… Вот, может, этот нож? — и он отвязал от ремня нож, вложенный в расписные кожаные ножны.
— Спасибо! Но… зачем он мне?
— Это не совсем простой нож, Муумина. Вот, смотри, — Хасан вскинул руку и метнул нож. Тот вонзился в ствол дерева, совсем рядом с девушкой.
— Ой, как ловко! — воскликнула Муумина, взяла нож и сама бросила, но неудачно… — У меня не получается, — с досадой проговорила она.
— А ты тренируйся, и обязательно получится. Это тебе не помешает в нашей суровой жизни.
— Я буду стараться!
— Ну, счастливо оставаться.
— В добрый час! — Муумина помолчала и тихо добавила: — Хасан из Амузги, я жду тебя.
Обдав лаской уже оказавшегося в седле всадника, она повернулась и пошла к аулу.
Хасан из Амузги глянул ей вслед и подстегнул коня, и тот рванул, будто и ему передалось счастье седока.
А за спиной всадника раздались голоса выскочивших из подворотен аульских ребятишек:
— Белый всадник! Белый всадник, Муумина, ты видишь?..
Но девушка ничего не слышала. Улыбаясь чему-то своему, она бежала домой. Вот и сбылось: объявился всадник мечты, белый всадник из сказки.
Весть о белом всаднике долетела до сакли слепого Ливинда раньше, чем успела вернуться его дочь Муумина.
Ливинд был дома, у него сидели трое почетных стариков, среди которых был и Ника-Шапи, тот самый, что умел читать коран. Ливинд уже однажды воздал ему хвалу у мечети. Старики пришли с надеждой узнать еще что-нибудь мудрое из корана.
Для горца все книги, написанные по-арабски, едины, все они кораны, а значит, святые. Так уж заведено считать, что коран писался святыми. Потому-то горец, извечно относился к корану с особым почтением и трепетом. И брал он его в руки, славя аллаха, милостивого и милосердного…
Ника-Шапи взял коран, развернул его наугад и, приблизив к глазам, стал читать: «Жизнь — что мельница, вертится, как жернов, и дробится, как зерно».
И не успели слушатели уразуметь смысл услышанного, как до слуха слепою Ливинда долетели слова: «Белый всадник приехал к Муумине! Белый всадник!»
— Слышите? — встрепенулся Ливинд. — Про белого всадника говорят!
— Опять, наверное, поддразнивают Муумину.
— А вдруг правда, сбылась моя мечта! — слепой Ливинд поднялся и повел за собой гостей на балкон. — Вы не видите его?
— Кого?
— Как кого? Белого всадника!
— Успокойся, почтенный Ливинд. Никого нет. Только дети приплясывают и что то кричат.
— А где Муумина?
— Вот она, только что вошла во двор и пригнала овец.
— Муумина! — крикнул Ливинд.
— Я здесь, отец!
— Иди сюда, дочь моя, иди скорее.
Муумина как на крыльях взлетела по лестнице, поклонилась почтенным людям и, в счастливом своем возбуждении, прильнула к отцу.
— Это правда, дочь моя? Правда? — обнимая ее, спросил слепой Ливинд.
— О чем ты, отец?
— Слыхала, белый всадник к тебе приехал?
— Да, отец!..
— Вот видите!.. Я же говорил, я же всегда говорил, что он явится!..
— Неужели сбылось?! Вот ведь чудо какое! — в один голос заудивлялись гости.
— Я же говорил, он обязательно должен был явиться к моей Муумине. Но где же он? Подведите меня к нему. Где он, доченька?