Тайна Шампольона
Шрифт:
Все это время Орфей молчал. Он думал, и я догадывался, что мысли его были невеселыми. Не выдержав, я спросил:
— Что еще за гибельная картина возникла в уме у гражданина Форжюри?
— Напрасно ты шутишь, Морган. Вопрос, который меня волнует, очень серьезен.
— Что еще?
Фарос был напряжен. Он был готов к прыжку. Готов защищать то, что только начало рождаться и что Форжюри, казалось, хотел затормозить.
— Чем больше я об этом думаю, тем большего дело кажется мне делом высшего значения, — сказал он.
— Это самый большой научный вызов нашего века, — ответил Ле Жансем.
— Я об этом и говорю, Фарос.
— И что?
— Если наша гипотеза верна…
— Она таковой и является! — с яростью возразил востоковед.
— С точки зрения гипотезы, — сказал Орфей, — если мы окажемся правы по одному или двум пунктам…
— По всей линии!
— Хорошо, Ле Жансем. В целом, если ты так хочешь. Мы знаем, почему Бонапарт хочет расшифровать Египет, и мы предполагаем, что, преуспев, он покажет всему миру то, чем действительно был Восток… И то, чем он еще может стать, если его кто-нибудь разбудит.
— Ты согласен? — Фарос вытаращил глаза.
— Нет, — сказал Орфей, — но ты даешь мне повод для тревоги. Думал ли ты о том, что выиграет Бонапарт: победа на Востоке и ослабление Европы, дабы господствовать над всем. Двойной удар? Его мечта — Восток, или он хочет им воспользоваться, не больше не меньше, чтобы получить весь мир, который сам и возглавит?
Недоверие Форжюри к Бонапарту толкало его слишком далеко, и я счел полезным вмешаться:
— Давай закончим с этим — генерал, император Востока и Европы!.. Мне кажется, гражданин Орфей, твоя критика чрезмерна, хоть я и понимаю твое отношение к этому человеку, у которого, признаю, лучшее вполне может соседствовать с худшим.
— Морган, твоя привязанность к этому генералу ни для кого не является тайной. Но я? По какой причине я должен служить его амбициям?
Рана Яффы была зияющей. Орфей имел право задавать себе такие вопросы. Трио, которое мы образовали, познало момент сомнения: Форжюри мог нас покинуть.
— Могу ли я вмешаться? — спросил Фарос, поднимая руку. — Надо пуститься в это приключение. И именно ты, Орфей, нашел для этого движущую силу: надо сказать правду, ибо мужество и составляет смысл Просвещения, которому мы служим. Правда сметет мракобесие, победит ложь и лицемерие. Не думаешь же ты, что с правдой можно договориться? Мы свергли режим, который поступал с ней как ему было угодно. Стоит ли впадать в ту же ошибку под предлогом того, что правда может быть опаснее лжи?.. Ты думаешь, так мы добьемся прогресса? Выбери правду, не усомнись. Польсти ей. Разыщи ее. Я умоляю тебя не бояться ее. Лучше отдаться на волю правды, чем отказаться ее узнать.
Ле Жансем закончил. До того дня я и не подозревал, что он настолько страстен. Я повернулся к Форжюри, который встал и взволнованно произнес:
— Морган де Спаг, для тебя честь — не пустое слово, но Фарос Ле Жансем, который с тобой, тоже человек чести. Поэтому я возобновляю свою клятву. Я присоединяюсь к вам обоим без всяких оговорок… Во имя правды!
И он бросился в объятия Фароса.
После этого прекрасного поступка, когда мы возвращались в Институт, мне показалось, что Форжюри стал смотреть на Ле Жансема совсем не равнодушно: он теперь лучше понимал мою привязанность к этому замечательному человеку. По дороге они подшучивали над недостатками своего образования.
Но под конец все же пришли к соглашению о присуждении друг другу похвальных грамот. Наконец, они действительно стали друзьями, и я этому радовался. Молодость и пыл, которым питалось наше трио, не ослабляли и не расшатывали его.
Поиск, о котором говорил Фарос Ле Жансем, дал нам энергию, которая, как мы думали, уже исчерпалась на войне и в пустыне. У нас возник великолепный проект — настоящее разоблачение, которое надо было сделать для всего мира. Мы собирались расшифровать универсальную загадку. Мы думали действовать во славу Древнего Египта и во славу Просвещения. А у меня имелась и еще одна причина: я хотел, несмотря ни на что, способствовать славе Бонапарта, но это намерение лишь добавлялось к другим и не задевало убеждений Фароса и Орфея, также очарованных честолюбием завоевателя. Таким образом, мы, все трое, хотели узнать, прав ли Бонапарт в своих предчувствиях по поводу фараонов. Ах! Как радовало все это наши сердца и наш разум. Однако предприятие еще надо было довести до конца. И тут небо послало нам знак. Судьба согласилась наконец благоприятствовать нам.
В течение этого лета 1799 года имела место замечательная череда прекрасных событий, которые произошли посреди некоторого количества не столь прекрасных…
Я начну с наилучшего, ибо оно касается нашей истории. Из Верхнего Египта пришли новости об успехах наших исследователей. Виван Денон делал одно открытие за другим. Посыльные, прибывая в Каир, говорили о Долине Смерти, о храме в Дендере. [110] Еще дальше, в некоем подобии петли, которую образовывал Нил, находилось еще много всевозможных чудес, которые предстояло обнаружить. В рассказах предшественников мелькали названия Карнак, Фивы, Луксор… Каменные колоссы Мемнона, [111] вырезанные в скале, — говорили, что от одного взгляда на них исцелялись все известные болезни.
110
Дендера — селение близ древних Фив с хорошо сохранившимся храмом Хатхор.
111
Колоссы Мемнона — две огромные тронные статуи фараона Аменхотепа III (высота 21 метр) на западном берегу Нила у дороги из Фив в Мединет-Абу. Название «колоссы Мемнона» им дали греки в честь греческого героя — сына богини Эос, убитого Ахиллом.
В середине августа Денон, этот великий исследователь, возвратился в Каир, и рисунки, которые он привез после восьмимесячной поездки, восхитили Институт. Я был першим, кому он попытался объяснить, что он там увидел. Меня очень заинтересовали Фивы. Я пытался понять, как могли быть воздвигнуты статуи такого колоссального веса. Каким могуществом обладали фараоны, чтобы создать эти памятники?
— Там, в Верхнем Египте, находится ответ.
Орфей Форжюри был в этом убежден. Не проходило и дня, чтобы он не понуждал меня потребовать у Бонапарта подготовки научной экспедиции, которая раскроет тайны Нила.
Уверенность Форжюри лишь возросла, когда мы узнали наконец о работе наших двух молодых инженеров Проспера Жоллуа и Эдуара Виллье дю Терража.
То, что изначально задумывалось лишь как командировка, дабы эффективнее использовать Нил в сельскохозяйственных работах, стало приключением Жоллуа и Терража. Объединившись, как это сделали мы с Бертолле, эти молодые ученые поехали навстречу Виван Денону, с которым они увиделись недалеко от Долины Смерти. Денон рассказал им, какие чудеса находятся в храме в Дендере. Большего и не требовалось, и инженеры насели на Белльяра, [112] командовавшего их отрядом. Они получили право осмотреть Дендеру, восхитились местным храмом и увидели знаки Зодиака, нарисованные на его потолке. Эти двое молодых людей, как и Виван Денон, проделали гигантскую работу. Рискуя в любой момент погибнуть, подвергаясь воздействиям враждебного климата, рисуя камышами, когда у них закончились карандаши, эти любознательные инженеры не побоялись превратиться в чудо-писарей, чтобы скопировать все то великолепие, что открылось их воспаленным взорам. Но Дендера содержала тайну, которая вызывала разного рода споры.
112
Огюст-Даниэль Белльяр (1769–1832) — генерал, командовал бригадой в дивизии Клебера. Будущий губернатор Каира, дивизионный генерал, граф Империи, посол Франции в Брюсселе.
Какое отношение она имела к нашему делу? Я сейчас об этом расскажу.
ГЛАВА 8
СТРАННЫЕ СЛУХИ ПОШЛИ О ДЕНДЕРЕ…
Странные слухи пошли о Дендере, с тех пор как Виван Денон объявил о своем открытии. Возможно, все дело было в этом мистическом колдовском названии? Вокруг этого места произошло множество всевозможных событий, а с находкой, обнаруженной там, будут связаны все ловушки и козни, которые еще встретятся нам на пути к расшифровке тайны фараонов.