Тайна шести подков
Шрифт:
Помещение, в котором оказались Полли и Джон, представляло собой гостиную. У противоположной от входа стены чернел зев камина — рядом с ним стояла пара глубоких кресел. Слева разместились диван и причудливый музыкальный инструмент, отдаленно похожий на фортепиано с торчащими во все стороны разномастными трубами, которые оканчивались воронками. Инструмент завалился на треснувшей ножке, трубы зияли дырами, клавиши торчали зубами, а рядом лежала перевернутая банкетка.
Полли вдруг почувствовала знакомый запах: незабвенный кисловатый аромат, оставляющий мерзкий привкус крысиной отравы во рту. Так
Бетти Грю!
Он был здесь!
Судя по тому, что запах клоунского парфюма был довольно свеж, Бетти Грю присутствовал в гостиной совсем недавно.
«Где же ты? Уже покинул дом? Или где-то прячешься? Выжидаешь?»
— Глядите, мисс Трикк, — Джон кивнул на одно из кресел — оно было развернуто к двери и прямо перед ним в ковре зиял круглый провал диаметром примерно в десять футов, который Полли сперва приняла за большое пятно.
Они с констеблем подошли к краю. Заглянули в чернеющий провал. Благодаря едва теплящемуся свету «штурм-фитиля» Полли, можно было разобрать лишь ближайшие пару футов, уходящих вниз кирпичных стен колодца.
«Колодец в гостиной? — подумала Полли. — Зачем он Горемычнику?»
— У вас есть что-то, что можно туда бросить? — спросил констебль.
— Зачем?
— Чтобы узнать глубину…
— Вот еще, — фыркнула Полли.
— Но ничего же не видно…
— Зажгите ваш фонарь, Джон.
— Но если нас заметят…
Полли покачала головой и закусила губу.
— Мне кажется, мы опоздали. Нас уже некому заметить.
Младший констебль снял с пояса фонарь, чиркнул спичкой и зажег фитиль. Грязно-рыжий свет вырвал из темноты выложенную кирпичом горловину шахты. Вниз тянулась лестница, состоящая из вросших в стену ступеней-скоб.
Колодец уходил вниз не меньше, чем на тридцать футов. Свет почти не добирался до дна, и все же Джон и Полли разобрали что там стоят какие-то механизмы и…
— Там что-то есть, — прошептал констебль.
Полли кивнула и, опустившись на пол, свесила в колодец ноги. Подошвы туфель встали на скобу-ступень.
— Что вы делаете?
— Спускаюсь вниз.
— Но это… это может быть опасно.
Полли задорно глянула на констебля.
— С вами мне ничего не страшно, Джон.
А затем, развернувшись, поползла вниз.
— Ну вот, — проворчал младший констебль. — Лучше и не придумаешь. Лезем в жуткий колодец в доме злодея.
Повесив фонарь на пояс, Джон Дилби вздохнул и начал спуск следом за этой неугомонной и бесстрашной Полли Уиннифред Трикк…
Коготь на ноге царапнул выломанную дверь, и Мартин Лакур вошел в гостиную.
Его встретило восклицание, которое он ненавидел всей душой.
— Фу-марфу!
Бетти Грю сидел в кресле, закинув ногу на ногу, почесывал подошву клоунского башмака и отвратительно, гадко улыбался. Он был в черном костюме, который надевал лишь по особым случаям, рядом стоял большой деревянный молот.
— Ну здравствуй, Попрыгунчик, — сказал Бетти Грю и, высунув изо рта язык, затрусил головой.
— Не называй меня так! — прорычал Мартин.
— Ой, кажется, кто-то не в настроении… Что за блоха тебя укусила, дружок? Хи-хи… Я так понимаю, это ты устроил
Мартин не слушал чушь, которую молол Бетти Грю.
— Ты… ты лгал мне!
— Ну, разумеется, я же клоун! Я всем лгу! А что ты имеешь в виду?!
— Ты говорил, ч-ч-что это труппа устроила заговор, ч-ч-что Труффо все организовал, а тебя усыпили! Ч-ч-что это они убили мадам Д.Ош-ш-ше и… маму.
— Все так и было.
— Это лош-ш-шь!
— Правильно говорить: «лошадь». А еще лучше: «конь»…
Мартин шагнул к клоуну.
— Это ты сказал Пламмеллини засунуть меня в меш-ш-шок и убить!
— Нет же, Мартин, это был Труффо, — насмешливо глядя на Человека-блоху, сказал клоун. — Гадкий карлик все устроил. Он подмешал мне снотворное в «Дурбадар», и когда я очнулся, они уже были мертвы, а ты умирал в мешке на цирковой свалке. Я нашел тебя и…
Мартин достал из-под пальто тетрадь в потрескавшемся красном переплете, и, увидев ее, Бетти Грю переменился в лице.
Раскрыв дневник, Человек-блоха начал читать вслух последнюю запись. Он шипел, так и не научившись произносить правильно некоторые звуки, но клоун этого не замечал — для него речь Мартина была чистой, ведь спустя годы с ним через дневник говорил вовсе не Мартин:
«Полночь.
Дорогой дневник, прости… мои руки дрожат, прости за кляксы… я так боюсь…
Только что я стала нечаянной свидетельницей заговора!
Я отправилась в блошинную комнату, чтобы взять кровь на ужин для Мартина, и услышала голоса. На манеже собрались все — вся труппа. Там же был и Бетти.
Сперва я решила, что он показывает им свою новую репризу: Бетти расхаживал по манежу, топал ногами бурно жестикулировал, что-то декламировал, а все молча внимали каждому его слову. Мне стало обидно, что они меня не позвали, а еще любопытно, и я прокралась в зал. Спрятавшись в партере, я стала слушать и… вдруг поняла, что это никакая не репетиция сценки. Бетти был в своем черном костюме, а ты знаешь, что это значит, дорогой дневник: Бетти надевал его, только когда планировал какое-то злодейство.
Что ж, в этот раз злодейство тоже готовилось. И это было худшее злодейство!
Бетти говорил о том, что с него хватит, что он больше не намерен терпеть. По его словам, мадам Д.Оже окончательно спятила — война с Помпео свела ее с ума. Он спрашивал у труппы, сколько еще циркачей должно бесславно погибнуть на этом манеже прежде, чем их терпение лопнет.
Господин Фармалетто спросил, что он предлагает, и Бетти ответил — он сказал, что хозяйка уже достаточно им командовала и что он больше не желает, чтобы она вытирала об него ноги.