Тайна «Силверхилла»
Шрифт:
Машина снова выехала на открытое пространство, очутившись на берегу пруда. Я поняла, что мы находимся на принадлежащей Горэмам стороне того самого водоема, который видела раньше, – на той стороне, где шикарные поляны полого поднимались вверх, по направлению к серебряно-серому зданию. Подъездная аллея пересекла поляну, протянулась вдоль пруда, а потом пошла вверх по холму, к тыловой стороне дома, где на фоне темных сосен ярко выделялись сотни белых берез. Уэйн не поехал к двойному гаражу у подъезда к дому, а вновь повернул и въехал в овальное пространство перед входом.
Он открыл дверцу машины с
Поколебавшись какое-то мгновение, я поднялась по трем ступеням.
Крис опередил нас и уже стоял перед широкой дверью красивого черного дерева, украшенной сложной резьбой. Эту дверь наверняка перевезли сюда из какого-нибудь европейского дворца. Из самого ее центра на нас скалилась морда бронзового льва с кольцом в зубах. Крис даже не прикоснулся к кольцу. Дверь была не заперта. Он открыл ее, и мы вошли в квадратный холл, занимавший всю ширину башни. Пол был выложен черными и белыми мраморными плитками, а стены обшиты темными деревянными панелями. Возле одной стены стоял огромный средневековый сундук, а на нем – медный подсвечник. У противоположной стены находилось громадное деревянное кресло с резьбой на спинке, ножках и подлокотниках – наверное, из какого-нибудь монастыря. Около него стоял на страже рыцарь в доспехах, глядевший сквозь прорези шлема на копье, которое он держал в покрытой панцирем руке.
Крис постучал по опущенному забралу, словно ожидая, что оно приподнимется.
– Это Мортимер, – сказал мальчик. – Иногда он со мной разговаривает.
Отец его улыбнулся:
– Я знаю, он, бывало, и со мной разговаривал. Знаешь, а тебе, пожалуй, следовало бы пойти поискать эти лунные камни, пока тетя Фрици не попала в какую-нибудь новую беду.
– Всего доброго, – очень серьезно сказал мне Крис и исчез в одной из двух дверей холла – той, что располагалась с правой стороны.
– Я часто задумывался над тем, хорошо ли для мальчика жить в таком месте, – сказал Уэйн, глядя вслед сыну. – Я сам здесь вырос, но я немножко чаще, чем он, отлучался отсюда, особенно в летнее время. Тогда все это не было таким старым.
– А почему вы здесь остаетесь? – напрямик спросила я.
– Пожалуй, для того, чтобы оплатить старые долги. Но это длинная история. Давайте отложим ее до другого раза.
Мне показалось, что глаза его затуманились. Я стояла рядом с ним возле левой двери, ощущая, насколько он выше меня ростом, а ведь я сама была высокая девушка. Ощущала я также, как мне неожиданно легко с ним, как будто я давно прекрасно его знаю, так что мне незачем постоянно держаться вызывающе, незачем скрывать
– Мы здесь никогда двери не закрываем, – сказал Уэйн, – но сегодня мы будем действовать по всей форме и попросим о нас доложить. Вы готовы?
Разумеется, я не была готова. Каким образом могла я быть готова к чему бы то ни было, что ждало меня за этой дверью? Впрочем, тогда я не представляла себе, насколько была не готова. Я могла лишь напоминать себе, что моя бабушка Джулия поступила со мной до подлости грубо и несправедливо и что у меня нет никаких оснований ее бояться, как, впрочем, и принимать от нее что бы то ни было.
Уэйн, по-видимому, понял, что я внутренне собираюсь с силами, потому что, нажимая пальцем звонок, он улыбнулся мне.
– Почему ваша мама хотела, чтобы вы приехали сюда?
Я торопливо заговорила, боясь, что не успею все сказать, прежде чем откроется дверь.
– Из-за тети Арвиллы. Потому что мне надо кое о чем с ней поговорить, сказать ей кое-что.
Он был, видимо, удивлен.
– Поговорить с Арвиллой? Ну, знаете, тут вы далеко не уедете. Единственное желание Фрицы – полностью забыть прошлое. Как видно, сознание выработало какой-то способ предохранять ее от всего, что причиняет боль человеческому рассудку. Это иногда удается, когда жизнь становится нестерпимой. Когда бывают просветы и она что-то припоминает, бог знает что творится. Так что, если вы собираетесь разбередить ее воспоминания, никто вам за это спасибо не скажет. Я тоже не скажу.
– Но разве это хорошо – оставлять ее в таком состоянии? – спросила я.
Его темные брови поползли вверх, а глаза посмотрели на меня с вызовом. Раздвоенный подбородок стал как будто тверже и тоже неодобрительно повернулся в мою сторону.
– А как вы можете судить о том, что хорошо или нехорошо для Арвиллы Горэм? Да и что вам известно о том, через что ей пришлось пройти?
Я подумала: опять передо мной мрамор и почувствовала, что ступила на опасную почву, если хочу, чтобы Уэйн Мартин был моим другом. Но и отступать я не смела.
– Моей матери все это наверняка было известно, – сказала я. – Я явилась сюда по ее воле.
Еще какое-то мгновение мрамор оставался твердым и неподатливым. Но вскоре Уэйн пожал плечами и как-то смягчился.
– Думаю, что все это не имеет значения. Вам все равно не позволят с ней уединиться. Она по большей части остается на своей половине дома, за стеной, ну, знаете, за той самой стеной, которую построили еще в то время, когда дом только сооружался. Я уверен, что ее будут держать подальше от вас.
За дверью послышались шаги, и на пороге показалась молодая женщина лет тридцати с небольшим. Она приветливо улыбнулась Уэйну, потом окинула меня быстрым взглядом ярких карих глаз, в которых притаилась какая-то настороженность. Цвет ее аккуратно причесанных волнистых каштановых волос гармонировал с цветом глаз. Волосы были зачесаны назад, открывая красивой формы лоб. Она была в ярко-синем форменном платье, облегавшем округлую фигуру, а вокруг пояса был повязан нейлоновый фартук.
– Привет, Кейт, – сказал Уэйн и, обращаясь ко мне, представил: – Это – Кейт Салуэй. Кейт, это – мисс Малинда Райс.