Тайна «Силверхилла»
Шрифт:
– А дом все еще похож на музей? Когда я была маленькая, мама рассказывала мне, как Джулия и Диа, бывало, отправлялись в Европу скупать все и вся и как они возвращались домой с кучей всякой всячины – от стульев стиля Чиппендейл до гобеленов из Валанса. Мама только в шесть или семь лет узнала, что не все живут, как она, в окружении музейных сокровищ.
– По-моему, дом сейчас больше походит на музей, чем когда-либо, – заметил Уэйн. – Ведь теперь его хранителем стал Джеральд. У него к этому делу более профессиональный подход, чем у вашего деда с бабкой. Мне кажется, им нравилось пользоваться
Я кивнула, припоминая.
– Мама начала меня водить в Метрополитен и другие музеи Нью-Йорка чуть ли не с первого дня, как я научилась ходить. Она говорила, что я должна научиться разбираться в таких вещах, например, как различие между Чиппендейлом и Шератоном.
– Готовила вас к встрече с Силверхиллом? – спросил Уэйн.
– Да, мне всегда так казалось, даже тогда, когда стало совсем маловероятно, что я когда-нибудь туда поеду. Боюсь, я была не слишком хорошей ученицей. Мне мумии и рыцарские доспехи нравились больше, чем мебель или произведения искусства.
Крис вмешался в разговор, горя нетерпением поделиться собственной информацией.
– Папа, дядя Джеральд выложил разные старые ювелирные изделия, к которым миссис Джулия раньше никому не разрешала прикасаться. Малли наверняка захочет посмотреть на все эти вещицы, которые в старые времена носили дамы.
Но меня больше интересовал мой кузен, нежели старинные ювелирные изделия.
– Как Джеральд справляется с делами? – спросила я. – Насколько я знаю, у него очень неблагополучно с правой рукой.
– Главное, с чем он справляется, – это с тем, как прятать свою руку, да и себя самого, – сказал Уэйн, и в его голосе я не услышала того сочувствия, какого можно было бы ожидать от врача. – Он всегда придавал слишком много значения тому факту, что его отец овладел колоссальной физической энергией. Генри в молодые годы был известным атлетом; он завоевал массу всяческих кубков и других призов за плавание и бег, не говоря уж о том, что на теннисном корте он прямо-таки блистал. Я думаю, сын разочаровал его с самого начала, и Джеральд об этом знал. Генри хотел, чтобы его сын был таким же разносторонним спортсменом, как он сам. Но так или иначе Джеральд обладает блистательным умом – ах, если бы это могло его удовлетворить! Что же касается горэмских коллекций, то здесь он добился громадных результатов. Его статьи по этим вопросам опубликованы в периодических изданиях всех стран мира.
Мама рассказала мне про руку Джеральда, когда мне было лет десять, и я воспользовалась этим рассказом, чтобы разыгрывать перед зеркалом в моей спальне маленькую драму, суть которой заключалась в чувстве жалости к себе самой. Помню, как, стоя перед зеркалом, я разговаривала вслух с кузеном Джеральдом, которого совершенно не помнила.
– Проклятые судьбой Горэмы, – мелодраматически говорила я о нас с ним как о людях, объединенных общим несчастьем, хотя его увечье было врожденным и куда более серьезным, чем мое, которое явилось результатом несчастного случая.
– Пора Джеральду
Я тут же почувствовала себя обороняющейся стороной. Казалось, меня связывало с Джеральдом нечто большее, нежели кровное родство. «Меченым» людям не всегда так уж легко строить свою жизнь. Я взглянула на Уэйна Мартина поверх вихрастой головы его сына, возмущенная резкими словами о Джеральде.
– Знаете, когда больные слушаются врача, это экономит массу времени, – отозвался он. – Я никогда не считал, что чувство жалости к себе способно кому-либо помочь.
Я осеклась: надо признаться, эта последняя тенденция не всегда была мне чужда.
К счастью, Крис продолжал излагать свои новости о Силверхилле.
– Тетя Фрици сегодня забралась в стенд с ювелирными изделиями. Она стащила ожерелье из лунного камня отдала его Джимми, а Джимми его спрятал. Какой был переполох! Вы бы слышали, что говорила миссис Джулия! Ожерелье до сих пор так и не нашли. Дядя Джеральд говорит, что оно из лунного камня и аметистов и было сделано лет сто назад каким-то очень знаменитым европейским ювелиром.
Уэйн застонал.
– Неудивительно, что миссис Джулия вне себя – то одно, то другое! – Он взглянул на меня. – Боюсь, что вы окунетесь в эмоционально весьма напряженную атмосферу.
Я вспоминала про свадьбу, о которой говорил Крис, и мысленно спросила себя: уж не усугубила ли она, судя по словам Элдена, которые цитировал Крис, сложность ситуации? Однако после этого предостережения мальчика я не решилась спросить об этом.
– Полагаю, что мне в любом случае придется туго, – заметила я. – Почему кто-нибудь не велит Джимми отдать ожерелье?
Крис хихикнул:
– Потому что Джимми – макао, длиннохвостый попугай. Он немного разговаривает, но не настолько хорошо, чтобы рассказать, что он с ним сделал. Меня просили сегодня днем помочь поискать ожерелье, потому что я знаю некоторые укромные местечки, где Джимми прячет разные вещицы.
– "Итак, – с тревогой подумала я, – значит, в доме держат птицу" – и мне припомнилось ощущение шуршащих крыльев, которое я испытала совсем недавно.
– Сейчас мы находимся уже на земле Горэмов, – сказал Уэйн. – Эти норвежские сосны посадил первый Горэм. Площадь под ними немного сократилась из-за продажи отдельных участков, но земли, принадлежащей семейству, вокруг все еще достаточно, чтобы помешать нежеланным соседям обосноваться поблизости. Хорошо, что никто из нас не страдает от одиночества.
Я не заметила, когда машина съехала с шоссе, но теперь я видела перед собой посыпанный гравием проселок, проложенный в узком проходе между высокими красными соснами. Вдоль этой частной дороги не было никаких изгородей, и, сойдя с дорожного полотна, можно было прогуливаться между далеко отстоящими друг от друга деревьями.
– Подумать только – иметь собственный лес! – воскликнула я.
– В давние времена Горэмам принадлежало много лесов. Вот откуда их бумажное производство. Но сейчас бумажные фабрики передвинулись к северу, а в этом районе бумаги производится мало. Главная сбытовая контора по-прежнему находится в Шелби, но этим, пожалуй, дело и ограничивается.