Тайна Соснового холма
Шрифт:
Он ведь тогда её убить мог!
Какая ему разница, отца убить или дочку заодно? Кто с него за это спросит? Один раз ударил бы мечом – и не стало бы её… «красавицы»…
Вспомнила опять, как он её тогда назвал так… И в сердце что-то шевельнулось. А Асольв, медведь этот, его как собаку… Разве можно так?
Аж остановилась, снова вспомнила Арна в первый день. Он тогда такой красивый был, когда только появился в этой усадьбе, такой молодой и лицом открытый, да и в бою с отцом держался отважно… Словно и человек другой. Уж лучше б отец убил его в том поединке,
Вздохнула от таких мыслей.
Надо будет подыскать старую одежду из бросовой, что покрепче да покрасивее, и сказать Бюрн, пусть помоет его, пострижёт да побреет. Если он и выжил из ума, всё ж человеком остался пока. Да и отец говорил: а вдруг он из какого славного рода? Не престало ему, как троллю, в самом деле, выглядеть. Он, конечно, не гость, но всё-таки…
Опять вздохнула. Эх, не было до этого времени у Ингигерды забот такого рода, а вот, появились.
Глава 4
Корабли, подходящие к усадьбе, заметили ещё издали. Их давно уже ждали. Самые зрячие разглядели и рассказали остальным, что паруса знакомые – белые с красными полосами. А это значит, что держит к усадьбе путь Аймунд конунг, возвращающийся из военного похода либо с удачного торга вместе с ушедшими летом. Каждый год корабли конунга на пути к дому заходили вверх по реке на день-другой к гостеприимному Инвальдру хёвдингу, а заодно и привозили с добычей его сына – отважного Хогана и дружину его.
И как было заведено, к прибытию гостей на дворе усадьбы начались приготовления к пиру: кололи скотину, варили брагу, готовили к празднику просторную гридницу. Работы хватало всем!
Когда корабли показались близко, все жители в праздничных рубахах и платьях высыпали на берег встречать гостей. Весть о кораблях конунга быстро облетела округу, и на берегу с нетерпением ждали сыновья, жёны, родители тех, кто ушёл весной в поход. Но не во всех домах сегодня будет праздник, не все мужья и отцы вернутся под долгожданные крыши с богатыми подарками и свежими шрамами…
И правда, когда подошли к берегу лёгкие дрекки, когда шумные гости и вернувшиеся, наконец, домой сошли на землю, в нескольких группах встречающих стал слышен плач и причитания вдов и осиротевших детей. Конечно же, они получат равную долю добычи этого лета, но ничто уже не вернёт под эти крыши и на эти дворы ушедших на веки в море мужей, отцов и сыновей.
Такова жизнь и смерть тех, кто отважился отправиться в плавание, и тех, кто их проводил весной.
С самого утра, как сказали о кораблях, Ингигерда чувствовала волнующую тревогу – возвращался брат, которого она не видела всё лето. Ту рубашку, что она сшила для него, она успела украсить по горловине и рукавам яркой вышивкой затейливого узора. И уже представляла себе, как подарит её. Хогану должен понравиться подарок, он всегда любил младшую сестрёнку, заботился о ней с ласковой нежностью старшего.
Пировали в гриднице, с шумом, с яркими речами, обещаниями и похвальбой. Брага лилась
Пировали до ночи. Уставшая, но довольная Ингигерда покинула гостей, ушла в женскую комнату, села на кровать, рассеянно улыбаясь, стянула с рук серебряные обручья, снимала с шеи обереги и амулеты.
Конечно же, Хоган был в восторге от её подарка и в знак благодарности даже подержал руки сестры в своих больших сильных ладонях. Эти руки сшили и вышили эту рубашку, а в ответ Хоган надел на запястье сестры широкий серебряный браслет.
Вот он. Ингигерда подержала его на пальцах, тяжёлый и красивый. Отложила в сторону.
Старая Бюрн уже спала, и Ингигерда не стала её будить, сама убрала все украшения в деревянный ящичек, сама расстелила постель. Но, прежде чем лечь, она решила сходить на двор, а по пути зашла на кухню и выбрала кость для овчарки.
Она нашла собаку и Арна у конюшни, Арн сидел на чурке, завернувшись в плащ, и смотрел в сторону дома, откуда шумели чужие нетрезвые голоса. Овчарка лежала у его ног, вскинулась на шаги Ингигерды, в темноте навострила уши, но, узнав её, начала ластиться и забила хвостом о землю.
Пока собака возилась с костью, Ингигерда присела на корточки и заглянула в лицо молодого человека. Бюрн побрила его, помыла, подрезала волосы, теперь он приобрёл человеческий вид.
– Арн? – негромко позвала Ингигерда и чуть отпрянула удивлённо, потому что поняла, что он услышал её, он медленно перевёл на неё глаза и вопросительно приподнял брови. – Ты слышишь меня? Арн… Слышишь?
Он долго разглядывал её лицо, а потом, словно потеряв интерес, отвернулся к дому. Ингигерда поднялась уходить. От того открытия, что она сделала, волнение охватило душу. Он не безумен! Он слышал её! Слышал!
Из дома кто-то вышел, двое мужчин. Они о чём-то разговаривали. А потом один отправился прямо к конюшне, и Ингигерда отступила в тень, прячась за угол здания. Оттуда она не видела ничего, но ясно слышала, как зарычала, а потом заскулила Скальди, отпнутая ногой. А затем – глухие мягкие удары, как будто кого-то били кулаками. Ингигерда нахмурилась, стискивая зубы, хотелось броситься вперёд, остановить это, не дать бить его, больного, но не посмела. Она узнала вдруг голос брата Хогана:
– Сволочь… Я бы убил тебя за то, что ты отцу сделал… – хрипло говорил, сквозь зубы, а потом тут же ушёл.
Выглянув из-за угла, Ингигерда видела его спину. Ну, и конечно, у дверей в дом – она сейчас явно узнала в свете подвешенной у входа лампы – маячил Асольв. Кто бы лучше всех рассказал брату о коварном торговце солью?
Проходя мимо, Ингигерда глянула на Арна. Он стирал краем плаща кровь с разбитых губ, на неё даже не посмотрел.
В эту ночь, несмотря на усталость, Ингигерда долго не могла заснуть. Всё перебирала в уме и в памяти всё-всё, что случилось за этот долгий день. Слушала, как шумят за стеной гости, как укладываются они спать.