Тайна Спящей Охотницы
Шрифт:
— Лабарданс! — резко выкрикнул Аркадий Петрович загадочное слово, и Кит догадался, что оно служило паролем — типа, свои идут, не стреляйте.
Прошли еще через одну дверь, Кит почувствовал густой запах табака, потом заметил проблески света… Открылась еще одна дверь, откуда уже пахнуло приятным теплом, и Кит оказался… где? Да на первый взгляд, и не поймешь — где. Вроде как на военном совете в тайной комнате какого-то таинственного замка.
Это был несомненно подвал, но подвал — роскошный: со старинными, но новенькими диванами с бордовой узорчатой обивкой, шкафом, буфетом и широким, круглым столом посредине, на котором
«Белые!» — мелькнула мысль у Кита.
— Полковник Вышенский, господа, — совсем другим, то ли не своим, то ли как раз своим, благородно высоким голосом представил Аркадий Петрович главного, на первый взгляд, гостя.
Офицеры вытянулись, а Лев Константинович как будто стал выше ростом и раздался в плечах. Тут он оказался самым старшим и по званию, и по возрасту, и, наверно, решил, что — и самый важный по значению. Офицеры эффектно представились, пощелкав каблуками начищенных сапог: один капитан, два поручика.
— Право, поразительно до слез, — слегка дрожащим голосом произнес полковник, будто и в самом деле у него горло сжало. — Я уж два с половиной месяца родных погон не видал…
Кит и вправду не сразу заметил князя Георгия — так тихо, незаметно и без всяких погонно-пуговичных сверканий сидел он неподвижно на угловом диване и сам о себе знать не давал. У Кита, когда он столкнулся взглядом с Жоржем, так стукнуло сердце, будто дверь внутри души резко хлопнула от сквозняка и снова распахнулась. Он бы сейчас кинулся к нему… и кинулся было… но успел сдержаться, по тому же неподвижному взгляду и застывшему лицу князя вовремя догадавшись, что сейчас пиарить свою дружбу с ним не стоит.
— Надо же! В двух шагах от Кремля, захваченного красными бесами, такое роскошное логово! — все удивлялся полковник.
— Вы еще «архимандритской кельей» это подземелье назовите, полковник, коли бесов к ночи помянули, — с горькой усмешкой заметил Аркадий Петрович, также демонстративно скрывая свои неформальные и давние отношения с Аркадием Петровичем.
— Как вы тут только не угорите? — указал полковник на чугунную печку-буржуйку, стоявшую у стены и помаргивавшую огоньками за дверцей.
Сам он в эти мгновения словно принялся о чем-то очень напряженно размышлять, а вопросами будто отвлекал присутствующих от своего сосредоточенного вида.
— Так труба-то на улицу отведена, — с недоумением заметил Аркадий Петрович.
— А дым заметят… — все так же нарочито проявлял наивность полковник.
— Так постарались, чуть не на полверсты отвели, — ответил Аркадий Петрович.
— Это славно… — задумчиво проговорил полковник и взял одну из бутылок со стола. — И коньяк у вас славный… Что, прямо из кремлевских погребов сюда тихо носите?
Аркадий Петрович помолчал, переглянулся с офицерами. И видно было, как поджал губу, чуть прикрытую усами.
— Пускай-ка молодежь в соседней комнате пока покимарит, — проговорил он значительно. — А нам, Лев Константинович, пора и ваши, и наши дела обсудить… часы сверить.
И он сам отворил узковатую дверь в соседнее помещение, где
В этой комнате никакой роскоши не было, стояли гнутые стульчики у стола, а на нем, помимо подсвечника, — чайник на примусе и несколько чашек, кое-какие без блюдец, а одна даже без ручки
Князь Георгий тронул закопченный чайник:
— Еще теплый… Почти горячий. Хочешь? — спросил он.
Идея еще попить чайку как-то сразу увяла. Киту было не до чая, а было тоже, как и Аркадию Петровичу, до секретных важных дел, а их как раз оставили наедине. Надолго ли? При свечке в темноте казалось тихо, уютно даже в окружении опасностей.
— Слушай, Жорж, — проговорил Кит не теплым, а как раз горячим, прямо кипяточным шепотом, подвинувшись поближе к князю. — Они не верят, что на «Лебеде» нет оружия. Думают, что ты… это… — Он хотел сказать «гонишь», потом «врешь», но не скажешь же такое князю…
— Брешу? — подсказал князь старинное словечку.
— Ну да, — кивнул Кит.
Князь сверкнул глазами, вздохнул.
— Это для меня — вовсе не новость, — с усталой злостью и грустью проговорил он тихо, но не шепотом. — Все озлоблены кругом, все готовы друг друга в клочья порвать. И свои, и чужие. Большевики рады были бы меня вздернуть, а эти… свои… пока просто ненавидят. Во-первых, за то, что Кремль одни юнкера защищали, пока с тысячу боевых офицеров слонялось по Москве в штатском и ожидало подмоги со стороны… то ли от Бога, то ли от Керенского… И почти все они, юнкера, там головы сложили… а меня с ними не было… Да я, признаться, и сам себя за это ненавижу, хотя и убеждаю себя каждую минуту, как молюсь, что держу другой фронт… Может, в историческом плане не менее важный. А во-вторых, ненавидят за то, что я им тут Лазаря пою про единственно мирное назначение «Лебедя».
— Кого поёшь? — не понял Кит.
— Так раньше говорили, в наши далекие времена, — усмехнулся князь Георгий. — Вру, то бишь, изысканно… Ну, что я могу поделать с тем, что у нашего гениального батюшки незыблемые принципы непротивления злу злом и, уж упаси Бог, убийством и разрушением! Ну, не желает он со своими изобретениями вмешиваться в текущий исторический процесс — и всё тут. Не переубедишь. «Мы, — говорит, — теперь вне времени и пространства, мы за всю вселенную отвечаем и ничью сторону в политике в мире земном принимать не должны». Вот так! Мол, отдать его главные изобретения людям — это посеять семена самой страшной войны, которую и вообразить нельзя.
Князь не то вздохнул, не то прорычал от бессилия.
— А я им, — он мотнул головой назад, в сторону двери, — ничем не могу помочь. Они тут окопались с грандиозной целью. Отсюда можно попасть в подземелье с ходами под Кремль. Там поговаривают, что весь костяк большевиков может переехать из Питера в Москву, подальше от фронта. Вот они и чают дождаться их и накрыть всю большевистскую «головку» на каком-нибудь заседании в Кремле. Бомбу взорвать… А я не могу им сказать, что ничего не удастся и что, наверно, они все погибнут. Тоже не имею права вмешиваться в исторический процесс со стороны, зная будущее… хоть и не в деталях. Да и не поверят они. Стрельнут, как пораженца и паникёра. Понимаешь?