Тайна Святой Плащаницы
Шрифт:
— Это не обвинение, это лишь подозрение, и мы как раз сейчас проводим по данному вопросу расследование.
— Безусловно, доктор, мы со своей стороны окажем вам всяческое содействие.
— Я в этом не сомневаюсь, сеньор Лацотти.
София вышла из здания, построенного из стекла и стали, задавая себе вопрос, не допустила ли она стратегическую ошибку, сообщив о своих подозрениях и Д'Алакве, и его начальнику отдела кадров.
Д'Алаква в этот момент, возможно, уже жалуется по телефону министру. Или же, наоборот, он никак не отреагировал на ее приход, потому что ему наплевать
София решила немедленно позвонить Марко, чтобы сообщить ему о подробностях своего визита на предприятие КОКСА. Если Д'Алаква все-таки поговорит с министром, Марко должен быть к этому готов.
11
— Я, Маану, наследник престола Эдессы, сын Абгара, молю тебя, о Син, бог богов, чтобы ты помог мне уничтожить нечестивцев, будоражащих наш народ и подстрекающих его перестать поклоняться тебе и отречься от богов наших предков.
Храм Сина, расположенный на скалистой горе на расстоянии нескольких лиг от Эдессы, был слабо освещен светом факелов, которые Султанепт при помощи Маану и Марвуза расставил в пещере, где и находился храм.
Высеченный на камне рельефный лик Сина казался почти живым — настолько искусно он был изображен мастером.
Маану жег ладан и ароматические травы, которые одурманивали его сознание и тем самым помогали ему общаться с богом — богом луны, могущественным Сином, которому не перестали поклоняться ни он, Маану, ни многие другие остававшиеся верными традициям жители Эдессы, такие, как преданный ему Марвуз, начальник царской стражи. Маану сделает его своим главным советником, когда Абгар умрет.
Син, казалось, услышал воззвания Маану, ибо он вдруг показался в разрывах между клубами дыма от ладана, при этом пламя факелов ярче озарило его святилище.
Султанепт, главный жрец Сина, сказал Маану, что это был знак, данный богом. Син показал им, что он с ними.
Султанепт вместе с еще пятью жрецами жил в Сумуртаре, скрываясь в лабиринте туннелей и подземных комнат. Там они служили богам: богу солнца, богу луны и богам планет — началу и концу всего сущего.
Маану пообещал Султанепту, что возвратит жрецам могущество и богатство, отнятое у них Абгаром, запретившим исповедовать религию предков.
— Мой повелитель, нам нужно идти. Царь может позвать тебя. Уже прошло много времени с тех пор, как мы покинули дворец.
— Он не позовет меня, Марвуз. Он будет думать, что я нахожусь в одной из таверн со своими друзьями или же развратничаю с какой-нибудь танцовщицей. Мой отец и знать меня не желает, так он разочарован во мне из-за того, что я не хочу поклоняться этому Иисусу. А во всем виновата царица. Это она убедила царя отречься от наших богов и сделать Назаретянина своим единственным богом. Но я уверяю тебя, Марвуз, взоры людей будут по-прежнему обращены к Сину. Придет время, и народ разрушит храмы, воздвигнутые в честь Назаретянина по приказу царицы. Как только Абгар уснет вечным сном, мы убьем царицу, а заодно покончим с Хосаром и Фаддеем.
Марвуз молчал. Он не испытывал никакой привязанности к царице, считал ее суровой женщиной, фактически правительницей
Царица не доверяла ему, Марвузу, начальнику царской стражи. Он чувствовал ее холодный испытывающий взгляд, ведь она знала, что он — друг Маану. Но сможет ли он убить ее? Марвуз ведь был уверен, что Маану непременно попросит его это сделать.
Что касается Хосара и Фаддея, тут у него не было никаких сомнений. Он пронзит и того и другого своим мечом. Марвуз был уже сыт по горло их проповедями, их упреками из-за того, что он развлекался с какой-нибудь доступной женщиной, или же из-за того, что в ночь полной луны напивался в честь Сина до умопомрачения. А все потому, что он, Марвуз, сохранял веру в богов его предков, богов его города, не признавая нового бога-благодетеля, о котором непрестанно разглагольствовали Хосар и Фаддей.
Изаз проворно записывал все, о чем рассказывал Фаддей. Дядя Хосар научил его искусству письма, мечтая о том, что когда-нибудь Изаз тоже станет придворным писцом.
Изаз испытывал чувство гордости, потому что Абгар и царица хвалили его пергаменты, на которых он подробно записывал услышанное от Фаддея об Иисусе.
Фаддей частенько звал его к себе, чтобы диктовать воспоминания о Назаретянине, которые так прочно сохранила его память.
Юноша уже почти наизусть знал все перипетии, через которые прошел Фаддей, находясь рядом с Иисусом.
Фаддей закрывал глаза и словно погружался в сон, рассказывая о том, каким был Иисус, что он говорил и что делал.
Хосар записывал свои воспоминания сам, а Изаз делал лишь копии с его записей, и одна из таких копий уже хранилась в царских архивах. Там также находились и записи того, что рассказывал Фаддей. Все это делалось по распоряжению Абгара, который мечтал о том, что Эдесса оставит своим потомкам правдивое описание истории жизни Иисуса.
Изаз был рад, что Фаддей остался в их городе. Теперь рядом с дядей Хосаром был человек, который, как и дядя, знал Назаретянина. Хосар уважал Фаддея за то, что тот был учеником Иисуса, и советовался с ним по поводу того, что ему говорить жителям Эдессы, приходящим к его дому, чтобы узнать побольше об Иисусе и помолиться.
Фаддей так и не решил, когда он уедет из Эдессы, тем более что царица и Абгар просили, чтобы он остался, чтобы помог им стать хорошими христианами, чтобы посодействовал Хосару в распространении учения Иисуса, в превращении Эдессы в средоточие веры для всех тех, кто уверовал в Назаретянина.
В конце концов Фаддей решил, что останется в Эдессе навсегда.
Каждый день они с Хосаром приходили в первый храм, воздвигнутый в честь Иисуса по распоряжению царицы. Там они разговаривали и молились вместе с женщинами и мужчинами, стремящимися найти утешение от своих невзгод; они надеялись, что их молитвы будут услышаны Иисусом, который спас Абгара от жесточайшего недуга. Фаддей также ходил общаться с верующими, собиравшимися у нового храма, построенного царским архитектором Марцием.