Тайна Владигора

Бутяков Леонид

— Думаю, поболее времени пройдет, — возразил Ждан. — Если сегодня от нас получат хорошую взбучку, сами надолго запомнят, да еще и другим расскажут. Не для того ли мы и отправились в поход, чтобы отбить у разбойников охоту соваться в Синегорье?

— Верно, друг, для того, — согласно кивнул Владигор. Однако в его словах не было привычной княжеской твердости.

— Почему же ты охладел к собственным замыслам? — не унимался Ждан. — Почему скрываешься от людских глаз? Никогда такого не было, чтобы князь Владигор во время сражения в стороне отсиживался, издали — через гонцов — дружиной командовал!

Только теперь Владигор вскинул голову и сердито взглянул на Ждана.

— Не в трусости

ли обвиняешь меня?!

Ждан с досадой махнул рукой:

— Не говори ерунды, князь. Мы еще пацанами были, а я уж тогда понял, что страх тебе неведом. Но это я знаю, а что другие могут подумать? Дружинники начнут искать объяснение твоему странному поведению, а когда не найдут — у меня, разумеется, спросят. Но что я им отвечу? Ты ведь ничего не желаешь мне рассказать!..

Выслушав друга, Владигор задумался. Он, в общем-то, и сам догадывался, что дружинники немало удивлены отсутствием своего князя на поле битвы. Но как объяснить то, что и сам не можешь понять?

Он тяжело вздохнул и сказал:

— Хорошо, я попробую. Помнишь ту ночь возле Щуцкого озера, когда разразилась жуткая гроза?

Ждан кивнул — еще бы не помнить! С небес на землю обрушился такой ливень, что, казалось, все вокруг в одночасье будет затоплено и никто не спасется. Гневный Перун швырял огненные молнии не по одной, не по две, а сразу дюжинами. Из-за оглушительного грохота его колесницы люди не слышали собственных криков и дикого ржания перепуганных лошадей. К счастью, гроза кончилась так же неожиданно, как и началась. Кое-кто из дружинников поговаривал, правда, что Перун неспроста гневался: не хотел, дескать, чтобы они шли к Рифейским горам. Но через несколько дней, когда весьма удачно столкнулись с разбойной ватагой айгуров и разбили ее в честном бою, все разговоры о дурном знамении прекратились сами собой.

— Именно этой ночью, во время грозы, мне было видение, — тихо продолжил Владигор. — Из-за молний и грома в лагере началась дикая суматоха, люди бросились успокаивать лошадей, а меня вдруг какая-то неведомая сила по рукам и ногам сковала. Застыл посреди шатра, как чурбан березовый, двинуться не могу. Порывом ветра сорвало полог, задуло светильник, но в сверкании молний вижу: входят ко мне три седобородых старца. Хотя обряжены были одинаково — темно-багровые хламиды до пят, лица скрыты капюшонами, — в одном из них сразу угадывался главный. Двое других стояли по бокам и чуть позади него, будто сопровождали. Да и ощущение власти исходило именно от него, я это сразу почувствовал…

— Как они сумели проникнуть в лагерь? — воскликнул Ждан. — Где была охрана?!

— Охрана была на месте, возле шатра. Но старцев только я видел, для других они не существовали.

— Понятно, — уже более спокойным голосом произнес Ждан, хотя на самом деле пока ничего не понимал. — А зачем ты им понадобился?

— Этого я не знаю. Они стояли в двух шагах от меня, молчали, и главный, как мне показалось, пытался совершить какое-то действо. Какое, зачем? Не знаю. Его длинные бледно-желтые пальцы неприятно шевелились, словно загребали к себе что-то. Я даже на мгновение увидел, как возле этих незваных гостей скукоживается, тяжелеет и густеет воздух, мне стало трудно дышать. Не имея возможности произнести хотя бы словечко, я спросил мысленно: «Кто вы? Чего хотите?», и в ответ услышал, вернее — уловил мысленное послание: «Скоро узнаешь… Мы вернемся…»

— Это была угроза?

— Трудно сказать. — Владигор пожал плечами. — Выглядели они не слишком грозно. Постояли еще немного, а затем медленно растаяли в воздухе. И гроза прекратилась почти сразу после их исчезновения.

— Н-да, мне все это не нравится, — сказал Ждан, почесав затылок.

— Мне

тоже, — кивнул Владигор. — Хуже всего, что с тех пор бывают моменты, когда я буквально чувствую в себе нечто чуждое, не свое. И тогда очень трудно определить, сам я принял решение или это чуждое меня надоумило.

— Эх, был бы при тебе чародейский перстень, сразу бы узнал, враги или друзья приходили!

— Может быть, — согласился Владигор. — Но ведь ты знаешь, почему я оставил в Ладоре и Перунов перстень, и Богатырский меч… Так что незачем теперь сокрушаться.

Ждан ничего не ответил. К тому, чтобы перстень и меч были оставлены на хранение сестре Владигора, княжне Любаве, он первый, как говорится, руку приложил. В те дни это казалось самым разумным выходом из положения.

После великой победы в Дарсанской долине, когда — не без помощи чародейского перстня и только что найденного Богатырского меча — князь разгромил дикие савроматские орды и надолго избавил Синегорье от посягательств ненавистного Злыдня-Триглава, среди простых людей вдруг поползли дурные слухи о Владигоре. Дескать, молодой князь якшается с колдунами и ведьмаками, у него в услужении оборотни и прочая нежить. Только с их своекорыстной помощью он смог изгнать савроматов. А теперь собирается всех синегорцев обратить в свою веру, сделать из них легкую добычу для мертвяков… Полная чушь, конечно.

Мало кто знал, что в действительности грозило Поднебесному миру, какую беду отвели чародеи-заступники и князь Владигор, самим Перуном нареченный Хранителем Времени. От незнания и разброд в умах. А как сей разброд остановишь? Особенно если князь ничего объяснять не желает, но почти всегда опоясан своим волшебным мечом, а на безымянном пальце правой руки днем и ночью сверкает голубым огнем аметистовый перстень.

Сам Владигор в разговорах со Жданом не раз сетовал, что хоть и предвидел подобные сплетни среди простонародья, однако не ожидал, что начнутся они столь скоро (и двух лет не прошло после Дарсанской победы!), будут столь нелепыми и не обойдут стороной даже верных дружинников. Но объяснять всем и каждому, что сила Хранителя Времени — сила добрая, на общее благо направленная? Нет уж, увольте. Одни не поверят, другие не поймут, третьи на свой лад истолкуют. Да и, честно признаться, далеко не обо всем имеет он право рассказывать.

Когда на Совете старейшин пошли толки о необходимости укрепить восточные рубежи Синегорья, а для сего — направить дружину к Рифейским горам и примерно наказать разбойные айгурские племена, Владигор твердо заявил, что сам возглавит поход. Конечно, явно противиться решению князя никто не посмел. Но не слеп же Владигор, сам увидел — старейшины с большой опаской отнеслись к его словам. Причину их опасений тоже без труда понял: любые невзгоды и мелкие неудачи (а какой поход без оных может обойтись?) будут истолкованы дружинниками как злонамеренные козни пригретой князем нечистой силы.

Своего решения Владигор, конечно, не изменил, однако Ждан заметил мрачную тень озабоченности на его лице. Вот тогда и предложил князю не брать в поход ни Богатырского меча, ни Перунова перстня. Увидят, мол, дружинники, что князь в поход вышел, как и все они, без волшебных амулетов, как воевода, а не как обладатель таинственной и пугающей силы, сразу все встанет на свои места.

Особых трудностей в предстоящем усмирении обнаглевших айгуров не могло возникнуть, следовательно, чудодейственные перстень и меч Влади-гору вряд ли понадобятся. Зато быстрые и успешные действия дружины против разбойников, возвращение в Ладор со славой — разве это не лучшее средство против глупых сплетен?