Тайна высокого дома
Шрифт:
— Пресвятая Богородица! — воскликнула она. — Как ты назвал его… Егором Никифоровым?.. Спаси нас, Господи! Ты, дедушка, напрасно его ищешь…
— Он умер?
— Может быть…
— Наверно разве никто не знает?..
— Почем мы будем знать, что делается на каторге?.. Твой приятель, старина, убил человека и сослан на каторгу.
— Несчастный!
— Пожалуй, несчастный, да вместе с тем и негодяй… Он подстерег ночью приезжего молодого человека, убил и ограбил… Покойный похоронен у нас, близ кладбища… Теперь здесь все забыли об этом, но я… я помню… к тому же, я была приятельницей с его женой, Ариной.
Глаза Егора заблестели радостью при этом имени.
— А жена его живет все здесь?
— Кто, Арина-то?
— Да.
Старуха печально покачала головой.
— Арина умерла.
Егор пошатнулся и, чтобы не рухнуться на землю, скорее упал, чем сел, рядом со старухой на заваленку. Из груди его вырвался тяжелый стон:
— Умерла, умерла!
Старая крестьянка глядела на него во все глаза, не понимая, что с ним такое случилось, и почему его поразили так ее слова.
— Ты, видно, очень любил Егора и его жену, что тебя так поразила весть о их печальной судьбе? Меня тоже, как я вспомню, и теперь пробирает мороз по коже.
— А давно умерла жена Егора? — с дрожью в голосе спросил старик.
— Этот негодяй убил и ее…
Старик вскочил, но затем опомнился и сел опять.
— Арина умерла недолго спустя после ареста мужа, — продолжала старуха. — Я была около нее до самой ее смерти.
— Так ты, бабушка, была у ней, когда она умирала?
— Она умерла почти у меня на руках.
Старик начал шептать как бы молитву, а затем нерешительно спросил:
— Арина не была в то время в тягости?
— Конечно, была…
— Ребенок, значит, родился мертвенький?
— Ничуть не бывало… Он себе живет прекрасно… Она родила благополучно дня за два до своей смерти, и мне его отдали на грудь, я его и выкормила…
— И этот ребенок… этот ребенок… жив? — воскликнул старик и, закрыв лицо руками, зарыдал, как ребенок.
Старуха снова посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
— Однако, ты, старина, мягкосердый!..
Старик овладел собой.
— Я уже говорил тебе, бабушка, что я был большой приятель с Егором, кроме того, у меня тоже была жена и дети, и я потерял их… Я плачу, взгрустнувшись по ним… — снова заметил он.
— Бедняга!.. — прошептала Фекла.
— Значит, у Егора остался сын? — задал вопрос старик, отирая слезы рукавом своего озяма.
— Нет, дочь…
— Дочь… Несчастная, верно, на нее у вас все косо смотрят… Дочь убийцы…
— Ошибаешься… ее любят по всей окрестности…
— Это справедливо! Видно, на свете еще много добрых людей… Но все-таки, бабушка, она не может быть счастлива…
— Почему это?
— Она должна страдать, зная, что она дочь каторжника…
— Да она не знает об этом… Едва ли ей знакомо даже имя Егора Никифорова.
— Как, ей не сказали даже кто ее отец?
— Ни кто ее мать… Ей ничего не сказали.
— Отчего же?
— Чтобы она не страдала…
— А… понимаю…
— И она никогда не узнает этого… Никто не осмелится произнести ни одного слова, которое вызвало бы у ней хоть одну слезу…
— Кто же ее так оберегает?
— Люди, которые побогаче нас с тобою, старина!
— Она живет здесь в поселке?
— Нет, до двух лет она жила у меня, а затем ее увезли отсюда.
— Куда!
— Зачем тебе это знать, старина? Ведь не пойдешь же ты туда, где она живет… Дочь Егора и Арины теперь благородная барышня…
— Барышня… — растерянно повторил старик.
— Да, барышня, выросла и живет в холе и богатстве…
Прохожий с наслаждением слушал старуху — ее слова казались ему небесной музыкой.
— Великий Боже!.. Наконец мне послано утешение за все мои страдания! — прошептал Егор Никофоров.
Он встал и поклонился старухе.
— Один последний вопрос — как ее зовут?
— Ее зовут Татьяной.
— Татьяной!.. — воскликнул он и провел рукою по лбу… — О, не удивляйся, бабушка, если я опять заплачу… У меня тоже была дочь, которую звали Татьяной.
— Ничего, ничего, старина, как поплачешь — легче делается…
— Прощенья просим…
— А как тебя зовут?..
— Меня… Иваном…
Егор Никифоров пошел снова по улице поселка, вышел за него и направился к половинке.
Ни Харитон Спиридонович Безымянных, тоже уже очень состарившийся, ни кухарка прииска Алена Матвеева не узнали в зашедшем варнаке убийцу Ильяшевича. Последняя дала ему поесть, не расспрашивая, как было в обычае на половинке, кто он и откуда.
Егор Никофоров расплатился на половинке частью денег, данных ему Татьяною Петровной.
С половинки он направился в тайгу, которую знал вдоль и поперек, и забрался в самую чащу. Он сел там под раскидистой елью и снова заплакал.
«Значит, это я видел свою дочь… Я говорил с ней… Я слышал ее чудный голос! — думал он. — И этот ангел мой ребенок, ребенок Арины… Иннокентий Антипович сдержал свое слово, он не покинул сироту… Он заставил Петра Иннокентьевича сделаться ей приемным отцом… Они скрыли от нее имена ее родителей, они окутали тайной ее рождение… Это доброе дело… Я не могу ей открыться… Это значило бы сказать ей: твой отец Егор Никифоров — убийца, каторжник, твой отец — я. Нет, лучше умереть, чем причинить ей такое горе… Умереть… но ведь Егор Никифоров и так умер… Остался нищий Иван…»
Он тяжело вздохнул.
«Я поселюсь здесь поблизости… Я буду видеть ее… У меня всегда будет перед глазами крыша высокого дома, под которой живет моя дочь… Я устрою себе землянку здесь, в лесу…»
XXIV
ОБНОВЛЯЮЩАЯСЯ СИБИРЬ
Время, к которому относится наш рассказ, было для всей Сибири временем переходным. Обновленное, хотя и не новое, как в остальной России, судопроизводство внесло некоторый свет в мрак дореформенных порядков, царивших в этой «стране золота» почти вплоть до последнего времени; осуществлявшийся уже проект сибирской железной дороги должен был связать это классическое «золотое дно» с центральной Россией, и страна, при одном имени которой казначеи и кассиры последней формации ощущали трепет сердец, должна была перестать быть страной изгнания, а, напротив, своими природными богатствами наводнить центральную Россию.